21.12

— Но послушай, я столько рассказывала своим студентам об истории нашей деревни, которая передается из уст в уста на протяжении поколений. Они были бы просто в восторге увидеть кого-то, кто на самом деле жил в Киакиксе.

— Ну как же! — сказала Хаана. — Кто-то же непременно должен им рассказать о блистательной троице наших основателей.

Она вложила в ремарку столько иронии, что ее нельзя было не заметить.

Действительно, в Бейа Киакиксе, небольшом поселении, где родились и Чель, и ее мать, ходило немало легенд и мифов, но самым популярным было предание о том, что деревня была основана человеком благородного происхождения и двумя его женами, которые сбежали из большого древнего города от деспотизма Властителя. И как гласила легенда, с тех пор более пятидесяти поколений предков Чель сменилось в Долине красных попугаев, располагавшейся в гватемальской провинции Эль Петен.

Мать Чель была одной из немногих, кто решился покинуть родные места. Когда Чель исполнилось два года, в Гватемале разразилась так называемая La Revolucion, на деле перешедшая в самую продолжительную и кровопролитную гражданскую войну за всю историю Центральной Америки. Опасаясь за себя и дочь, Хаана бежала из Киакикса и в дальнейшем ни разу не пожалела об этом. Так 33 года тому назад они оказались в США, где мать нашла работу и быстро овладела английским. К четырехлетию Чель Хаана получила «грин-карту», а вскоре они обе уже считались полноправными гражданками страны.

— Вот и хорошо! — Чель сделала вид, что не услышала сарказма в голосе матери. — Ты и расскажешь им об этом.

— Ты сама жила в Киакиксе, Чель, — возразила Хаана, отрезая себе еще кусочек лазаньи. — Ты знаешь все тамошние басни наизусть. Я тебе не нужна.

Чель с малолетства замечала, что мать делает все возможное, чтобы избегать воспоминаний и разговоров о прошлом. Даже если бы наука доказала, что каждое слово в легендах об истории их деревни правдиво, она все равно нашла бы над чем посмеяться. Не сразу, но уже давно Чель поняла, что для мамы это был единственный способ залечить рану, нанесенную ее душе.

Внезапно ею овладело безумное желание броситься к своему стенному шкафу, достать коробку с фрагментами рукописи и положить Хаане на колени. Даже мать не устояла бы перед притягательностью древнего документа.

— Когда ты в последний раз читала что-нибудь на нашем родном языке, мама? — спросила Чель.

— А зачем мне читать что-то на языке майя, если мне до сих пор нужно совершенствовать свой английский? Кроме того, я что-то не знаю ни одного хорошего детектива, написанного на к’виче.

— Мама! Ты же прекрасно понимаешь, что я не имею в виду современную литературу. Я говорю о чем-то, написанном в древности. Вроде «Попул Ву».

Хаана закатила глаза.

— Между прочим, не далее как позавчера я действительно видела репринтное издание «Попул Ву» в одном книжном магазине. Они продают его скопом со всей остальной чепухой, связанной с 21 декабря. Громко орущие игрушечные обезьянки и аляповатые статуэтки божков — вот и все, что осталось теперь от майя.

Чель помотала головой.

— Но ведь отец писал свои письма на к’виче, мама.

В 1979 году, то есть через два года после рождения Чель, гватемальская армия бросила ее отца за решетку за подстрекательство жителей Киакикса к мятежу. Но и из тюрьмы Алвар Ману тайно переправил множество посланий землякам с призывами не сдаваться и продолжать борьбу. Хаана лично доставила более тридцати таких писем вождям поселений по всему Эль Петену, и в результате численность армии добровольцев-повстанцев за короткий срок увеличилась вдвое. Но этими письмами отец Чель подписал и собственный смертный приговор. Когда тюремщики застали его за подготовкой очередного послания, он был немедленно казнен без суда и следствия.

— Не понимаю, почему ты все время возвращаешься к этой теме, — раздраженно сказала Хаана и поднялась, чтобы собрать со стола посуду.

Чель огорчила нервная реакция матери. Она любила ее и знала, что всегда будет благодарна за те возможности в жизни, которые открылись перед ней исключительно благодаря усилиям Хааны. Но в глубине души дочь знала, что ее мать предала свой народ и ненавидела все, что могло напомнить ей об этом. Поэтому глупо было бы показывать ей даже новый кодекс. Пока Чель не сумеет прочитать, что там написано, мать будет видеть перед собой только куски полусгнившей древесной коры.

— Не надо мыть тарелки, — сказала Чель и тоже встала из-за стола.

— У меня это займет минуту, — отмахнулась Хаана, — а иначе в раковине накопится грязная посуда, как накапливается хлам по всему твоему дому.

Чель собралась с духом и сказала:

— Мне надо уехать.

— Уехать? Куда? — спросила Хаана, обернувшись.

— В музей.

— Уже девять вечера. Что у тебя за странная работа такая?

— Спасибо за вкусный ужин, мама, но меня действительно ждут еще дела.

— А знаешь, ведь в Киакиксе это было бы оскорблением, — неожиданно заявила Хаана. — Если женщина пришла к тебе и приготовила пищу, ее не выставляют сразу же за порог.