21.12

«Отец и его сын не благородЕн по рождению, и потому ЕГО познания о том, как боги управляют нами, невелики, и многое из того, что боги нашептали бы в уши истинного Властителя, отец и его сын не слышИт».

— Гораздо чаще это встречается как подлежащее, — задумчиво произнес Виктор, — а потому нам надо сосредоточить внимание на существительных, которые повторяются вновь и вновь.

— Правильно, — кивнула Чель. — Я специально просмотрела все прежние кодексы и выделила наиболее употребительные подлежащие. Таких я насчитала шесть: маис, вода, загробный мир, боги, время и Властитель.

— Но из них всех, — заметил Виктор, — по смыслу подходят только боги или Властитель.

— На самых первых страницах десятки раз упоминаются засуха и благородные люди, ожидающие, чтобы божества ниспослали воду, — заметила Чель.

— Но тогда значение боги не имеет смысла. Если иметь в виду, что отец и сын ожидают, чтобы боги дали им дождь. Боги не могут ждать, чтобы другие боги послали на землю дождь. Этого могут ждать только люди.

— Я пробовала трактовку Властитель, но тоже получается бессмыслица. Отец и ребенок мужского пола. Чит унен. Быть может, речь идет об указании на правящую семью. Вероятно, отец здесь используется метафорически для обозначения Правителя, у которого есть сын, наследующий власть.

— Встречаются пары глифов, где муж и жена обозначают правящую семью — Властителя и Властительницу, — сказал Виктор.

— Но если мы посчитаем, что пара «отец-сын» означает правящую династию, — Чель снова попыталась поменять слова местами, — тогда предложение должно читаться так: «Отец и его сын не благородНЫ по рождению». Разве такое могло быть?

У Виктора вдруг загорелись глаза.

— Разобрать синтаксис майя — это в первую очередь понять контекст, верно?

— Конечно, но…

— У них любое существительное сопровождается дополнением, — уже не слушал никого Виктор. — Каждая дата приведена в связи с одним из богов, каждый Властитель в связи с самой яркой особенностью его правления. К примеру, мы никогда не называли правителя Тикаля К’авииля просто Властителем К’авиилем. Мы имели в виду игрока в мяч и сам мяч одновременно. Человека и его духовное животное. Одно слово не живет без другого. Они сливаются в одно целое.

— И обозначают одно понятие, а не два, — завершила его мысль Чель.

Виктор принялся мерить лабораторию шагами.

— Точно. Что, если эти глифы следует трактовать так же? Что, если писец имеет в виду не отца и сына, а одного человека, наделенного качествами обоих?

Только сейчас до Чель начало доходить, к чему он клонит.

— Ты хочешь сказать, что писец говорит здесь о себе как о человеке, в котором живет дух его отца?

— Как по-английски мы часто говорим о том, насколько похожи на своих родителей. Я — вылитая мать. Или в нашем случае — вылитый отец, надо полагать. Да, он имеет в виду самого себя.

— То есть эта пара означает обыкновенное местоимение «я», — в изумлении поняла Чель.

— Мне тоже никогда прежде не доводилось сталкиваться с подобным употреблением глифов, — продолжал Виктор, — но мне встречались грамматические конструкции, где подчеркивалась связь знатного человека с богом.

— В то время как здесь подчеркивается связь с отцом.

«Я не благороден по рождению, и потому мои познания о том, как боги управляют нами, невелики, и многое из того, что боги нашептали бы в уши истинного Властителя, я не слышу», — заново прочитал абзац Виктор.

У Чель слегка закружилась голова. Все остальные кодексы были написаны от третьего лица, и рассказчик в них никогда не являлся непосредственным свидетелем или участником описываемых им событий.

Эта рукопись разительно отличалась от известных ранее.

Повествование от первого лица станет уникальным документом. И невозможно сейчас предсказать, как много удастся почерпнуть из него. Он может стать мостом, переброшенным через тысячелетия, и посвятить ее народ в мельчайшие подробности жизни далеких предков.

— Что ж, — произнес Виктор, доставая из кармана авторучку, словно это была шпага, — думается, пора нам узнать, стоит ли эта вещь всех тех бед, которые она принесла с собой.

14