21 интервью

Шемякин: Известность в Америке, известность во Франции и известность в России – это довольно разные вещи. Тот факт, что я молодой, 27-летний парень был изгнан из своей страны, и, когда меня изгоняли, один из крупнейших чинов КГБ мне сказал: «Михаил Михайлович (какой там „Михаил Михайлович“, когда любой участковый в те времена мог взять тебя за шиворот и встряхнуть пару раз), мы долго следим за вами, наблюдаем и считаем, что вам на сегодняшний день нечего делать в этой стране; уважая вас как художника, мы считаем, что вам лучше покинуть, поскольку шансов у вас оставаться на свободе очень мало, и мы предлагаем вам попытать счастья за рубежом. И надеемся и верим, что вы будете со щитом, а не на щите. Кстати, мы с дочкой собираем ваши работы, я ваш большой поклонник, а так как мы вам не даем вывезти ни одной своей работы, то было бы неплохо, если бы несколько картин вы подарили мне, я был бы счастлив пополнить ими свою коллекцию».

Что же касается моей популярности в России, говорит тот маленький факт, но очень значительный для любого художника: когда я приехал на свою выставку, довольно помпезно устроенную в Москве, то в последнюю ее неделю на морозе стояли по пятьдесят тысяч человек в день, мечтая на нее попасть и продавали из-под полы билеты за большие деньги. Я получил разрешение в Москве посетить на один день Ленинград… И когда я приехал туда, там уже до московской выставки за два месяца в музее Достоевского была устроена моя персональная выставка, собранная из коллекций петербуржцев, ленинградцев, которые бережно все эти годы хранили мои работы и устроили из них мою персональную экспозицию. Это говорит о том, что как раз Петербург меня всегда помнил, знал, любил, ценил и так далее. Известность не делается в одну ночь, одной выставкой.

Минчин: Парадоксально как-то звучит – кагэбэшники помогли в вашей творческой карьере, отправив вас в Париж, за границу, физически не уничтожив?

Шемякин: Безусловно, потому что в то время мне было четко сказано: Союз художников вам не даст жить, и у вас три варианта, два из них – это тюрьма или психушка, а третий – покинуть пенаты и попытаться выжить на Западе. Я считаю, что со мной поступили очень и очень гуманно.

Минчин: О выставке в Москве в 1989 году. Была ли она кульминационной? Что вы чувствовали, вернувшись туда уже знаменитым художником?

Шемякин: Чувства были сложные. Организовывала ее моя галерея «Боулз-Сорроко», работы были собраны от коллекционеров со всего мира, включая Австралию, – большая выставка. Устроил ее Таир Салахов, в то время глава Союза художников. Я очень волновался по многим причинам: 18 лет спустя шагнуть снова на родную землю – довольно сложное чувство, это был мой первый приезд. Конечно, было чувство гордости – не только за свою какую-то победу, я рассматривал именно эту выставку как победу всего нашего нонконформистского движения.

Минчин: Вы себя все-таки считаете частью его?

Шемякин: Безусловно. Поэтому в моем двухтомнике первый том открывается благодарностью тем людям, которые меня воспитывали не только как художника, но и как человека, – более старшее поколение нонконформистов.

Минчин: Я хочу заметить, что вы редкий творец в этом смысле: потому что все обычно отбрыкиваются от своих учителей и своих современников, коллег. Вот это меня очень трогает в вас. Вы всегда с собой как на прицепе тянете пять-десять художников, чьи работы вы публикуете в своих монографиях, каталогах и так далее. По-моему, никто больше этого не делает?

Шемякин: К сожалению, да.

Минчин: Так как любой человек искусства эгоцентричен, он зациклен на своем «я», и больше никого не существует.

Шемякин: Первые свои деньги, которые я заработал, я пустил не на создание своей монографии, а на создание «Аполлона». Для меня это естественно. В этом случае для меня идеалом всегда являлся Ван Гог, который мечтал о создании на юге, в Провансе колонии художников, который пригласил туда Гогена…

Минчин: На свою голову…

Шемякин: Который всегда менялся своими работами и пропагандировал работы других художников. Это ярко отражено в его письмах, кои стали на сегодняшний день литературой высокого класса. К сожалению, вы правы: на сегодняшний день я очень часто просматриваю книги, издаваемые в бывшем Советском Союзе, и с чувством недоумения вижу, как тщательно умалчиваются многие столпы нонконформизма, ныне покойные, такие как Михнов-Войтенко, Александр Арефьев, не говоря уж о том, что из всех монографий стараются выбросить меня как создателя какого-то ненужного эклектического стиля и прочее.

Минчин: Еще в выставке в Москве в 89-м.