21 интервью

Шуфутинский: Ну конечно. Но Кобзон стукнул кулаком, как мне рассказывал потом покойный Френкель. Кобзон вошел, стукнул кулаком по столу и сказал: «Ах ты, старая б…, ты что здесь свои интересы отстаиваешь? Этот коллектив будет во втором туре участвовать, иначе я выйду из жюри». И нас допустили. Я лично против Александры Николаевны ничего не имею: она написала замечательные песни. Но она функционировала, как и все остальные в то время. Ей нужно было кого-то поддерживать, потому что кто-то поддерживал ее. А мы прошли на третий тур и разделили первое место с ансамблем «Молодые голоса». Я помню, как мы перенервничали, передергались, как мы с Владиком вышли вечером и ждали решения жюри, и когда объявили, что мы заняли первое место, мы разрыдались даже, все было сентиментально. Это было последней каплей моего терпения, я давно уже думал, что нужно уехать. Жена категорически не хотела – маленькие дети. Но после того, когда мы приехали в Сочи и нас не встретили, а я договорился с каким-то клубом, и мы ночевали в коридоре на каких-то раскладушках, терпенье мое лопнуло, и я решил: все, я не хочу, я должен уехать. Добыл израильский вызов. Мы собрали документы, подали их, и началось ожидание, которое длилось два года, – ни слуху ни духу. Ничего, никакого разговора, вообще ничего.

Минчин: Но работать тебе давали?

Шуфутинский: Нет, я должен был уйти, потому что не мог подвести коллектив. Его и так сняли со всех эфиров радио, по телевидению нас все равно не показывали. В общем, я уступил свое место другим. Из филармонии уволился, чтобы не подводить ни филармонию, никого. И жил на сэкономленные сбережения. В ОВИРе никто ничего не отвечал. Я опять стал подрабатывать, начал писать аранжировки. Потом стал ездить, устраивать как администратор подпольные поездки для коллективов. Для «Лейся, песня», для «Красных маков» – нужно было как-то существовать. Выпустили внезапно перед Олимпиадой.

Минчин: Как и где началась жизнь эмигранта в Америке?

Шуфутинский: Ну как и где – на Брайтоне, в Нью-Йорке.

Минчин: Ты сразу в Нью-Йорк поехал?

Шуфутинский: Нет, сначала поехал в Вену, Рим. Моя жена не хотела даже слышать о том, чтобы поехать в Америку, в крайнем случае в Австралию была согласна. И когда мы попали в Рим, выяснилось, что и в Австралию, и в Канаду нужно ждать по полгода разрешения на въезд, и еще не известно, дадут или нет. Двое детей, денег не было вообще. Разрешили вывезти пятьсот долларов. И мы попали в самое пекло – в Нью-Йорк. Там родился король эмигрантской песни Михаил Шуфутинский.

Минчин: Миша, где ты начал петь на Брайтоне?

Шуфутинский: Я начал петь совершенно случайно. Я аккомпанировал певцу Семену Мокшанову, и он заболел однажды, это было в субботу. Там не «канала» музыка, там надо было петь песни в кабаке. Я мог петь песни. В этот вечер я пропел весь его репертуар, и так началась моя певческая карьера. Потом меня пригласили создать один оркестр, который я и создал. Я там пел и делал первые попытки что-то записать.

Минчин: У тебя был лучший тогда оркестр в Нью-Йорке в ресторане «Парадайз», он всегда был забит благодаря твоей музыке: пахать приходилось с восьми вечера до восьми утра, все пятницы, субботы, воскресенья. С любовью ли ты вспоминаешь это время?

Шуфутинский: «Бразерс Бэнд» организовался задолго до «Парадайза», мы поиграли в ресторане «Метрополь», потом поиграли в ресторане «Лондонский», потом… Просто, слава Богу, что в Америке можно было получить работу. Как можно любить это? Главное – нужно было получить работу. Работу в Америке получить не так легко. Постоянную – тем более. А мы, благодаря тому что был оркестр действующий, получили постоянную работу, которая нам дала возможность зарабатывать и заниматься еще при этом своим постоянным делом – музыкой. Это же замечательно. Поскольку к тому времени у меня уже вышли две кассеты моих песен, я стал уже эмигрантской такой полузвездой. И брал побольше денег за свою работу, сумел набрать хороших музыкантов, взять даже трех замечательных барышень чернокожих, которые пели, танцевали, играли, как ты помнишь, под этот замечательный оркестр.

Минчин: Ты был первым, кто это сделал.

Шуфутинский: Назывался он уже «Атаман-бэнд». На самом деле было очень много вещей, которые я сделал первым. Приехав в 90-м году на гастроли в Советский Союз, я нанял живой оркестр, состоящий из замечательных музыкантов. А я поставил еще трех девочек – вокальную группу, которая пела. Это тоже был первый опыт на сцене. То есть на самом деле в моей жизни было много вещей, которые я сделал первым. Оркестр пользовался успехом благодаря тому, что я его вставил в название в «Сингарелле», где были все эти песни. Я тогда сделал альбом, клубный. Даже хозяевам ресторана можно было немножко диктовать свои условия, поскольку люди-то шли на нас, на музыку, на шоу, поэтому мы как бы банковали чуть-чуть.

Минчин: Почему ты порывался в Лос-Анджелес, если ты уже стал звездным в Нью-Йорке?