2120. Ловушка для AI

— Вы не понимаете… — чиновник все пытался перехватить инициативу в разговоре, но она от него ускользала, словно склизкая верткая рыба.

— И понимать не хочу, — махнул рукой Степан. — Была подана обычная заявка с предложением пересмотреть систему образования. Не более того. Я могу понять ваш интерес к этому делу, но что здесь делать телевизионщикам? И прошу не снимать меня без моего разрешения! — указал он пальцем на одного уж слишком нахального оператора, попытавшегося взобраться на крыльцо. — Прошу уважать мою частную территорию и частную жизнь.

Тот попятился, бубня извинения и разочарованно опуская камеру.

— Но вы не понимаете!.. — всплеснул полноватыми ручками представитель Минобра.

— Вы повторяетесь, господин Фильчиков.

— Но вы не даете мне договорить!

— Хорошо, говорите, — кивнул Степан, чуть прикрыв глаза, что, возможно, должно было означать сосредоточенное внимание к говорящему.

— Произошло чрезвычайной важности событие!

— Без избыточной патетики, пожалуйста, — поморщился Степан. — Вы попусту тратите мое время.

— Хорошо. Вы заявляете, будто наша система образования не справляется с поставленными перед ней задачами.

— А вы считаете иначе?

— Да, я считаю иначе! — выпятил грудь Фильчиков. Его шикарный синий пиджак разошелся на груди, а галстук в красно-белую полоску собрался волнами, будто выказывая возмущенное согласие со своим обладателем.

— Аргументируйте.

— Я… это… но ведь… цифры… тесты говорят сами за себя, — смешался тот и в нерешительной растерянности оглядел телевизионщиков, словно ища их поддержки. Телевизионщики деловито помалкивали.

— Я могу доказать несостоятельность ваших цифр и тестов, можно сказать, не сходя с этого места, — я отлип от забора и поднял руку.

Головы телевизионщиков синхронно повернулись ко мне. Фильчиков сделал это с некоторым запозданием.

— Вы? — спросил он. — А кто вы такой?

— Учитель, — я сделал несколько шагов к собранию и замер под прицелами объективов. — И инициатор заявления, которое привело вас сюда.

— Простите, что перебиваю, — прервал меня один из репортеров, неловко вертя микрофон в руках, — но можно ли снимать?

— Нужно, — хмыкнул я. — Именно что нужно.

Я заметил, как на передних панелях камер вспыхнули красные глазки светодиодов, и оттого мгновенно утерял часть своей бравурной напористости. Мне захотелось куда-нибудь убежать, скрыться от пристальных стеклянных глаз камер. Но я постарался взять себя в руки и прогнать страхи. Бояться было поздно, нужно спасать ситуацию.

Я видел растерянность на лице Степана и неистовое любопытство на лицах телевизионщиков, будто я вовсе не человек, а какая-то неведомая зверушка. Фильчиков, напротив, всем своим видом выражал откровенное недовольство. Возможно, все шло совсем не так, как он планировал — поставить на место зарвавшихся нахалов не удалось, и теперь он пребывал в деловой прострации, судорожно ища выход из сложившейся ситуации.

— Повторите, пожалуйста, кто вы и как вас зовут, — попросил тот же репортер, подсовывая мне под нос микрофон, и мгновенно еще четыре микрофона оказались рядом с моим подбородком.

— Федор Васильев, учитель, — повторил я, засовывая руки в карманы, чтобы не выдать ими невольно нахлынувшего волнения.

— И вы готовы доказать несостоятельность системы образования, не сходя с этого самого места? — репортер с весьма важным видом ткнул пальцем себе под ноги.

— Ну, не то чтобы готов, но могу попытаться.

— Хорошо, мы вас слушаем.

Я сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями. Отступать слигком поздно. Нужно было прорываться с боем, и я пошел в атаку.

— Вот вы, — указал я на симпатичную репортершу, притершуюся ко мне с правого боку. — Если не ошибаюсь, вас зовут Софья Мельникова, и вы со второго канала.

— Мельниченко, — поправила меня девушка зардевшись. Ей явно польстила подобная известность.

— Прошу прощения, но я вижу у вас в руке листок бумаги.

— Д-да, — девушка мгновенно смутилась еще больше, повертев в пальцах исписанный крупным почерком лист, и спрятала его за спину, будто устыдилась его, но камеры успели схватить нужный кадр.

— Вас смутил мой вопрос?

— Нет, то есть…

— Понимаю, — кивнул я, — сейчас мало кто пользуется бумагой и ручкой, не желая прослыть ретроградом. Но вам, вероятно, проще излагать мысли именно бумаге, видеть, как они ложатся ровными строчками, оформляясь в законченные идеи.

— Именно так, — согласилась со мной девушка. — Мне нравится писать.

— Многие присутствующие здесь и те, кто смотрят эту передачу, могут не согласиться с вами. Искусство письма практически утеряно человечеством.

— Простите, но это, по-моему, мое личное дело, пользуюсь я бумагой или компьютером, — девушка возмущенно надула ярко накрашенные губки.

— О, разумеется! Иначе и быть не может, — заверил я ее. — Но можно я все же полюбопытствую, — и протянул руку.

— Не понимаю, что вы хотите.

— Ваш листок. Я хочу прочесть, что на нем написано.

— Вы в своем уме? Это… это мой рабочий материал!

— Вы меня не совсем верно поняли. Я ни в коем разе не собирал делать его достоянием общественности. Мне всего лишь хочется оценить вашу грамотность.