2120. Ловушка для AI

— Э-э… Хорошо, — устало выдохнул следователь. Ему, похоже, наскучил пустой спор. В конце концов, какое ему, собственно, до всего этого дело. Его задача собрать улики, произвести опрос и передать материал на суд Интеллекта Юстиции, а уж тот пускай сам решает, кто и в чем виноват. — Значит, вы обвиняете Глобальный Интеллект в смерти существа по кличке Самсон, наступившей в результате отданного вам распоряжения проследовать с хряком на данную свиноферму с целью оплодотворения самок свиней той же, что и Самсон, породы для увеличения ее поголовья?

— Вы ухватили самую суть, товарищ следователь, — победно кивнул я. — Интеллект, руководствуясь благими побуждениями (в чем у меня, разумеется, не возникает ни малейших сомнений), допустил грубые просчеты, не учтя особенностей организма Самсона, хотя у него на руках были последние данные обследования хряка.

— А они действительно были? — перебил меня криминалист.

— Я ехал с очередного обследования, когда все это и случилось, — подтвердил Степан. — Сердце у Самсона действительно было слабовато и могло не вынести большой нагрузки.

— А это уже не просто попустительство! — воздел я указательный палец к потолку. — Это попахивает преступным разгильдяйством.

— Знаете, я бы попросил вас держаться в рамках… — заметил мне следователь, все больше хмурясь.

— А я попросил бы вас записать мои размышления слово в слово.

— Будь по-вашему, — только и пожал плечами следователь. — У вас все?

— Нет, осталось самое главное.

— Вы меня пугаете.

— Порой я и сам себя побаиваюсь. Но все же… Хочу заметить, что в свете всего вышесказанного мной, в деятельности Интеллекта прослеживается пренебрежение к живым существам. А что если подобное отношение распространяется и на человека?

— Ну уж вы лишку хватили! — задохнулся следователь.

— Ничуть. Это вполне логичное предположение. Поэтому я на правах живого существа, подчиненного Глобальному Интеллекту, вправе требовать ревизии его принципов работы в отношении не только людей, но и братьев наших меньших. Мы должны быть уверены на все сто, что завтра не окажемся на месте вот этого несчастного существа! — я резким взмахом руки указал на Самсона, будто поставил восклицательный знак. Прости, дружище Самсон, но твоя смерть послужила огромному по своей значимости и важности делу избавления человека от власти бездушной машины. По крайней мере я на это надеялся…

Глава 4

Хряка Степан увозил с собой, к «безутешным» хозяевам — на этом он настоял категорически. Семен сдался не без боя, протестовал, настаивал, требовал, но… Самсона грузили в фургон сразу четверо человек. Хряк был слишком крупный, слишком тяжелый, слишком неудобный — в общем, все возможные «слишком». Семен крутился рядом и помогал советами, но его никто не слушал. Он обиделся и покинул нас. Но я подозревал, что обида его крылась вовсе в другом — вдруг да передумали бы увозить такого знатного свина. Но нет, не вышло.

Прощаясь со мной, Степан крепко пожал мне руку и шепнул в самое ухо:

— Ты герой, Федя, хотя и изрядный дуралей.

— Почему? — наивно спросил я, даже попытался улыбнуться, но вышло не очень — губы словно судорога свела.

— Сам понимаешь: тебе конец, — ответил Степан и уехал, оставив меня в полной прострации. Что это было: шутка или предостережение? Степана вообще трудно иногда понять. Он по жизни серьезный, даже юмор его, и тот солидный, деловой.

В общем, настроение у меня окончательно испортилось. Ох уж этот мой бойцовский дух на пару с длинным языком и желанием выпендриться. Ну да ладно, чего уж теперь.

Домой нас подбросила опергруппа. Всю дорогу мы с Софьей не обмолвились ни единым словом. Поэтому я ожидал разноса дома. Однако, дома Софья долго и все также молча смотрела мне в лицо, потом уселась в кресло напротив и сказала:

— Рассказывай.

И я рассказал. Все — от начала и до конца. Меня словно прорвало. Согласитесь, держать в себе такое довольно трудно, хочется с кем-нибудь поделиться, излить душу. Но кому расскажешь, что ты лежал в сумасшедшем доме по причине войны с телевизором?! Я не без причины побаивался, что Софья поймет все верно, соберет чемодан и хлопнет дверью. А может, и не хлопнет — закроет осторожно. Она ведь у меня очень бережливая и аккуратная. Да и дверь, вроде как, вовсе ни при чем. Но Софья все слушала и слушала, чуть склонив голову набок. А я уже не мог остановиться. К тому же мне никогда не попадались люди, умеющие так слушать. Моя Софья умела. Вероятно, это у нее профессиональное, репортерское, но те обычно, насколько я в курсе, слова не дают сказать, все пытаются твою речь собственными репликами разбавить в попытке показать напыщенную осведомленность. Софья молчала. И слушала. А когда я наконец закончил, она вздохнула и сказала только одно: