22 рассказа

Меня разозлило, что он опоздал и даже не извиняется. Я спросила: «Это вы водитель?»

Он покачал головой, а через секунду, по-видимому, раздумал садиться в фургон. Тут я взбесилась всерьез: я не сомневалась, что это и есть водитель. В общем, я что-то брякнула — жаль, не могу припомнить, что. Он развернулся и ушел. Я еще немного подождала… и тут до меня дошло. Этот мужчина, этот затрапезно одетый незнакомец, с которым я разговаривала, — мой бывший муж, отец Тейлор, с которым я счастливо прожила шестнадцать лет, пока он не ушел к одной молоденькой, а та, как мне говорили, теперь его бросила — сыта по горло его пьянством. Оглянувшись, я его нигде не увидела. Потом мы повстречались и поздоровались друг с другом, но беседа не клеилась. О том, как я обозналась, мы вообще не говорили — и, по-моему, из этого все ясно.

Черные трассы

Я жила в Коннектикуте и была несчастлива с мужем — типичная скучающая домохозяйка. Потом пошла учиться на рентгенолога: рентгенодиагностика, томография компьютерная, томография магнитно-резонансная. Двухгодичный курс. Получила диплом техника, бросила мужа и переехала сюда, в Мэн. Для рентгенологов работы всегда хватает, а график неплохой. Мэн я выбрала, потому что тут бывает зима.

Всю зиму я катаюсь на лыжах. Только в прошлую не каталась — лечилась. В плече у меня пять болтов и неизлечимый разрыв сухожилий — в сырую погоду сустав прямо криком кричит. Я сломала обе руки, ключицу и левую лодыжку. Мне требуется протезирование обоих колен. Это занятная процедура. Короче говоря, они делают разрезы сбоку, потрошат твои ноги, вставляют железки и выдают какой-то документ, чтобы тебя свободно пускали через металлоискатель в аэропорту.

С лодыжкой вышло посложнее. Я сама посмотрела свои томографические снимки и выбрала протезирование. Короче говоря, мне вставили лодыжку от покойника: мою, ломаную, удалили, донорскую, вставили. Но она мне маловата. Бывают боли. Возможно, придется переделывать.

Ненавижу кататься на лыжах по ровному месту. А вот мой бывший обожал. Как мне было противно от него слышать: «О, погляди-ка — красная ель, это название такое!», или «О, погляди-ка — розовогрудый дубонос», или «О, какое бревнышко — давай присядем, съедим по булочке». Катание на ровном месте — это, будем называть вещи своими именами, для педиков.

Он не понимал, что боль — это наслаждение, если прилагать ее к нужной точке. Мне ничего не надо, кроме черных трасс, черных трасс с утра до ночи[5]. Я хочу лететь на лыжах прямо вниз по черным трассам, чтобы ноги потряхивало и из глаз текли ручьем слезы и замерзали на щеках. И чтобы из носа текли сопли и прилипали к морде, и все лицо горело от мороза. На черных трассах у меня просто дух перехватывает, а ни один мужчина в моей жизни не в силах этого понять. В том числе поэтому я своего мужа отставила. Я вообще всех бойфрендов отставила, и, короче говоря, живем мы вдвоем — я и моя собака.

Настоящая передышка

Мама и Грейс, скажем так, не очень-то ладили. Поэтому именно я — я старшая дочь и не замужем — стала присматривать за мамой, когда ее здоровье пошатнулось.

Это был кошмар. Она могла заблудиться в магазине, забывала выключить духовку, утратила чувство времени. Я уговорила ее больше не садиться за руль, и, разумеется, теперь водить машину пришлось мне. Вверх-вниз по горкам, ужас. Я написала Грейс, что переезжаю к маме. Большой особняк на Польк-стрит мама унаследовала от своих родителей она блуждала в нем, как в лесу. Грейс правильно поняла мое решение и написала, что теперь у нее от сердца отлегло. Она жила в монастыре в Миннесоте с тех самых пор, как приняла постриг правда, иногда надолго уезжала в Неваду или Флориду — работала в больницах и «занималась душеврачевательной деятельностью» в индейских резервациях. Она редко подавала о себе вести, но мама иногда посылала ей деньги. Суровый устав ее монашеского ордена не позволял Грейс навещать нас в Сан-Франциско. «Оно и к лучшему», — говорила мама.

В конце концов мама так сильно сдала, что вообще не могла без меня обходиться. Я ушла с работы — я была секретаршей, — потеряла пенсионный план и медицинскую страховку. Стала при маме круглосуточной сиделкой. Я сообщила Грейс о переменах в мамином состоянии, упомянула, сколько у нас проблем. Грейс написала в ответ, что молится за нас, и дотошно расспросила о подробностях, так как все болезни и недомогания следовало конкретно описать в молитвах или «ходатайствах перед Всевышним», как она выразилась.

Так прошло три года. И вдруг Грейс мне позвонила и сказала: «А не отдохнуть ли тебе несколько месяцев? Настоятельница сделала мне послабление — в виде исключения разрешила немного поухаживать за мамой. Для меня это будет передышка. А ты сможешь устроить себе настоящую передышку. Съезди, например, в Европу».