22 рассказа

Мама не очень-то обрадовалась, но она понимала: мои силы на исходе. Грейс прилетела в Сан-Франциско. Встреча была трогательная. Я едва узнала Грейс — не потому, что она постарела, хотя и это тоже. Но она так хорошо была одета, и вид у нее был цветущий. Она даже упомянула, что я какая-то усталая, и очевидно, отдых мне не повредит.

Я купила путевку по льготной программе British Airways — «Вся Шотландия». Сказала себе: «Вот такая передышка мне и нужна». Ох, если бы я знала…

В общем, когда я вернулась в Сан-Франциско, в доме на Польк-стрит делали ремонт люди. Сказали, они новые хозяева. Все мои вещи бесследно исчезли. Мама находилась в благотворительном хосписе. Ее привезли поздно ночью в приемный покой больницы Святого Франциска и бросили. На мамином банковском счету не осталось ни цента. Все ее имущество было распродано. Я пошла к маминому поверенному. Он раздобыл мне телефон Грейс — сотовый, с кодом 702. Невада.

— Хорошо, что ты позвонила, — сказала Грейс. Из трубки доносилась музыка, какой-то мужчина что-то возбужденно рассказывал, булькала вода в аквариуме: журчащие звуки вечеринки, в общем. Я зарыдала, но Грейс прервала меня. Сказала, как отрезала:

— Все, что я сделала, законно. Мама дала мне генеральную доверенность. Видеть тебя не хочу, никогда. И тебе уже ничего не аннулировать — не получится.

Увы, так и оказалось.

Джулио и Поли: отец и сын

Джулио рекомендовали мне как человека трудолюбивого, порядочного, мастера на все руки по строительной части. Они не преувеличивали. Когда я наговорил ему комплиментов, Джулио сказал: «Я с Сицилии. Там мы если уж строим дом, то с начала до конца: фундамент ставим, кирпич кладем, рамы вставляем, штукатурим, плотничаем, крышу делаем, черепицу кладем, и плитку тоже, сантехнику устанавливаем».

Он проработал у меня все лето: сначала в качестве каменщика, затем переложил крышу, затем вставил новые стекла взамен треснутых, затем взялся красить — все дела, которые я оставлял на потом, наконец-то были переделаны.

Ему было семьдесят семь лет. Брал он сорок долларов в час — деньги немалые, за неделю набегало много — но то была заслуженная плата.

На третьей неделе он привел с собой своего сына Поли — сорокатрехлетнего верзилу с мальчишеским лицом. Весь в татуировках, с пивным животом, большой шутник работник он был так себе, зато большой силач. Он таскал цемент мешками, рыл ямы, поднимал наверх кирпичи. Ему тоже полагалось платить сорок в час, но иногда он не являлся. «Дурака валяет», «Приболел», «Спит», — говорил Джулио с достоинством, но все равно казалось, что ему немного стыдно оправдываться за сына.

И вот однажды: «Поли посадили». Оказалось, не в первый раз — он уже сидел за воровство, мошенничество с кредитными картами и скупку краденого. Я поразился контрасту между отцом и сыном: старик честный, работящий, настоящий умелец, а сын — лодырь, да еще и наркоман и мелкий мошенник.

Время шло, Поли не выпускали, но когда я лучше узнал Джулио, то обнаружил: он вставляет в счет лишние часы, вытягивает из меня деньги на покупку инструментов, которые сам приносит или сам же ломает, и насчет сделанного иногда темнит — преспокойно прячет обрезки дерева и скрывает свои просчеты: подворовывает по-тихому. И я начал понимать, сначала смутно, потом отчетливо, насколько гордый Джулио, этот работяга себе на уме, в действительности похож на уголовника Поли — а ведь ни за что не догадаешься.

Отпуск ксенофоба

Я уехал из своей маленькой деревни в Норвегии в ранней молодости — мне едва исполнилось семнадцать — в Штаты. Там поступил учиться: сначала в Мичигане, где жили мои дядя и тетя, потом в Массачусетсе, где окончил Массачусетский технологический институт и в итоге обосновался. Всю жизнь я посвятил повышению чувствительности радаров — работал на военных. Но я утешаюсь тем, что создавал защитный щит, а не орудия разрушения. Впрочем, в моих оправданиях есть изъян: радар служит еще и для наведения ракет на цель. Среди моих коллег были выходцы из Индии, Пакистана, Китая, Кореи, Японии и многих других стран. Я специально подчеркиваю эту многонациональность, подчеркиваю, что мы отлично между собой ладили — для дальнейшего рассказа это важно.

Я был очевидцем событий 1960-х годов в Штатах. Конечно, во мне видели милитариста оттого, что я работал в военной промышленности. Женился я на американке, вырастил двоих детей. Я горжусь тем, чего достиг здесь в жизни. Мои хобби — парусный спорт, лыжи и садоводство. Теперь я на пенсии и совершенно счастлив.

Но вот что странно. Примерно раз в четыре года я езжу в свою деревню — это под Бергеном. И у меня всегда портится настроение. Я просто весь вскипаю, увидев, что сталось с нашими местами. Прямо уже противно возвращаться на родину. Эти поездки меня нервируют, потому что я открываю в себе ксенофоба. Теперь мою милую деревню заселили пакистанцы, индийцы, африканцы, вьетнамцы — люди со смуглой кожей, попавшие туда в качестве так называемых беженцев: норвежцы по доброте душевной дают им дома и платят пособие.