22 шага против времени

– Верно, это есть только в этот город? – спросил Лера, удивлённый тем, что в царские времена учили бесплатно.

– Отчего же, – с неудовольствием покосился на него Феофилакт Гаврилович. – Наказано малых народных училищ возвести никак не менее трехсот. Токмо в нынешнем годе по уездным да губернским городам откроют ровным счётом 25.

– А что же, до этого вообще ничего не было?

– Ранее отроки в духовных семинариях обучались, коих было немного. А четыре года назад открыли Учительскую семинарию в стольном граде.

– Вы, вижу, недавно на Русь прибыли, – предположил с добродушной улыбкой Дружинин. – Ничего о наших новациях не ведаете.

– Так есть точно. Лондон да Париж, – закатил мечтательно глаза Лера, – жили-поживали, пока к вам не попали.

– Часом не через Австрию ехали?

– А что? – насторожился Шурка, предполагая, что речь опять пойдёт о масонах.

Но учителя политика мало интересовала. Дружинин жил только одним – идеей всеобщего обучения простого люда.

– Могли полюбоваться, – пояснил он, – как в тамошних землях устроено народное образование. Ранее-то у австрияк, как и у нас обучали – через пень колоду. А в останние годы всё преобразилось. И заслуга сия принадлежит Фёдору Ивановичу Янковичу. По происхождению они из сербов. И на самом деле зовут их Теодор, а полная фамилия Янкович де Мириево. Они самые и помогли австрийскому императору устроить школьную реформу, каковых ещё не бывало в мире. Потому Екатерина Великая и призвала их к российскому престолу. Зело Федор Иванович мудры. В 1782 годе они-то на Руси семинарию и открыли, в коей учителей обучают для народных училищ. И я у них учился. Великий человек.

Тут Дружинин трижды перекрестился, одновременно прошептав короткую неслышную молитву за здравие.

– Раньше как было, – продолжил он. – Учитель занимался не с классом, а с каждым учеником в отдельности. Оттого в комнате стояло непрестанное гудение: всяк зубрил своё. А ныне будем обращаться ко всем ребятам. И доска отныне будет одна большая, на коей учитель мелом будет писать объяснения и задания для всех. Также устроим перед уроками переклички с непременным отзывом «здесь». А кто захочет чего спросить или ответить, тот должен поднять левую руку. А ещё будут обязательно классный журнал, экзамены и каникулы…

– Да знаем мы всё это, – отмахнулся Шурка и тут же спохватился, вспомнив, что знать он этого не может.

Но Дружинин понял его по-своему.

– Ах, я и позабыл, – виновато улыбнулся он, – вы ведь сие в Австрии видали. Вас не удивишь. К слову сказать, и там, и тут всё дело рук Янковича.

– Ох, как Фёдор Иванович за народное образование ратуют, – покачал головой Феофилакт Гаврилович. – Благослови, Господь. За несколько лет подготовили и издали, почитай, 70 разных учебников, из коих десять собственной дланью[182] начертали.

– А сколько же лет в вашей школе будут учиться?

– Три года. Ежели зимой, то с 8, а летом с 7 часиков и до 11. Затем следует перерыв. А с двух часов дня до четырёх снова уроки.

– А преподавать что будете, Закон Божий?

– Не токмо. Окромя Закона Божьего, церковнославянскую грамоту, русский язык, чистописание, арифметику, немного – историю и географию.

– Кстати, о географии, – вспомнил Дружинин и развернул газету, лежавшую у него на коленях. Слыхали ли новость?

Бесы водят

На крики городничего прибежал капитан-исправник с несколькими стражниками. Попугайчик и жёлтенькие птички, которые оказались канарейками, были изловлены и посажены в клетку. Клетку ради такого случая изъяли во временное пользование в лавке Лозовича. Поставив клетку на край стола, Капищев сел с противоположного и уставился на птицу.

Канарейки тревожно щебетали между собой. Попугайчик же забился в угол, время от времени осматривал себя от груди до хвоста и бормотал одну и ту же фразу: – Спаси и сохрани мя, грешного.

«Алхимия, – думал городовой. – Истинно чародейство. Другого и быть не может. Глаз да глаз за ними нужен». И в самом деле, на протяжении часа, а то и более, не спускал с птиц пристального взгляда. За этим занятием его и застал Переверзев. Отставной подпоручик ворвался в дознавательную, размахивая пачкой печатных листов.

– Евграф Андреевич! – завопил он, увидев городничего. – Беда! Обобрали до нитки! Требую немедленно схватить злодея!

– Что такое?! – вскочил Капищев и одним движением вырвал листы из рук помещика.

– Превратить ветреную и упрямую жену в постоянную и послушную весьма просто, – прочитал он и грозно глянул на помещика. – Сие что такое?!

– Ассигнации суммою четырнадцать тысяч рублей, – едва не плакал Марьян Астафьевич.

Покрутив головой, словно ему жал воротник мундира, и проглотив горький ком в горле, Переверзев принялся сбивчиво, во всех подробностях рассказывать, что с ним произошло.

– А кроме того, пропал молодец мой, – заключил он.

Выслушав помещика, городничий взялся за голову.

– Всё неспроста. И купцы с бобрами, и птички, – кивнул он на клетку, – и бумаги ваши подложные.

– Полагаю, что всё энто проделки князя Захарьевского, ежели он на самом деле князь.