23 минуты мая (СИ)

— Кто бы сомневался, — очень тихо шиплю я.

Как деликатно Николай Семенович выразился. Очень нехорошая женщина. Прям мое почтение. И низкий поклон.

Сомов жестом дает понять, чтобы я все-таки высказалась, и я делаю глубокий вздох. Что ж, была не была. Рассказываю все как есть, кратко и без подробностей, начиная с финансовых трудностей и заканчивая наличием любовницы.

— Татьян, не тараторь. Ты не на допросе в НКВД, — в голосе Николая сквозит раздражение.

А ощущения именно такие, словно одно мое неверное слово или упущенная деталь, и поставят к стенке.

Ругаю себя последними словами.

Когда о работе умоляла — не боялась. Когда мужчина грозно спрашивал: готова ли я заботиться об их сыне, отвечала твердое «да». Когда высокопоставленных компаньонов привозил в свой загородный дом и угрожал: не дай бог кто-то посмеет его опозорить — я точно знала, что не подведу. А сегодня трясусь, как осиновый лист.

Да, я больше не могу заботиться об Алексее. Да, мы оба наделали ошибок. Но за это не казнят.

Наконец, собираю остатки смелости и твердо смотрю на мужчину напротив.

— Я очень любила вашего сына, когда выходила за него замуж. Но видимо мы не созданы друг для друга. Неважно, кто и что из нас сделал, я хочу разойтись мирно. Вернуть все, что вкладывала в квартиру и уйти.

— Другая бы на твоем месте кидалась ответными обвинениями.

Очень хочется ударить себя пяткой в груди и, задрав веснушчатый нос к потолку, заявить: я не такая как все. Но правда в том, что я совершенно обычная.

— Не вижу смысла, — говорю я, — правда у каждого своя. Может, обсудим, как решить проблему без привлечения суда?

Николай одобрительно улыбается. Деловой подход ему ближе, чем копание в чувствах людей.

— Слушаю твои варианты.

— Алексею нравится эта квартира, пусть оставляет себе. Но он должен вернуть мне все, что я за нее выплатила. Всю сумму сразу.

— То есть, — прерывает меня Николай, чтобы уточнить, — ты хочешь половину от уже выплаченного кредита?

— Почему половину? — хмуро смотрю на мужчину. — Мы только первый год платили пополам. Потом Леша купил в кредит Рендж, и я стала платить ипотеку одна. Мы так договорились, — добавляю быстро, чтобы не очернять сына перед отцом.

Лицо мужчины в секунду становится суровым, и я съеживаюсь под злым взглядом. Что я сказала не так?

— Банк может подтвердить историю платежей, если запросить выписку, — лепечу я быстро.

— Алексей! — голос главы семейства гремит на всю квартиру, и я испуганно подскакиваю на стуле, втягивая голову в плечи.

Сразу же раздаются торопливые шаги и в кухне появляется растерянный муж, повторяя свои действия двадцатиминутной давности. Бегает глазами от меня к отцу и обратно.

Так и вижу, как в Лешиной голове крутятся шестеренки. Пытается предугадать, о чем пойдет разговор, и как выкрутиться. В этом весь Сомов: накосячит и голову в песок. Всегда ищет оправдания вместо того, чтобы признать неправоту.

Ловлю его вопросительный с примесью мольбы взгляд, и недоуменно поднимаю брови. Неужели, Леша думает, что я буду его защищать, после его отвратительного поведения. Тем более не зная, что он наплел родителям.

Николай Семенович, до этого момента молча наблюдавший за нашими гляделками, вдруг резко бьет ладонью по столу, и мы с Лешей оба вздрагиваем.

— На меня смотри, — холодно произносит Сомов, обращаясь к сыну.

Спустя несколько минут бессмысленного диалога, где Николай задает вопросы, а Леша что-то блеет в ответ, появляется Антонина. И тут начинается. Я и женщина с низкой социальной ответственностью, и лгунья, и меркантильная дрянь.

— Как ты можешь ей верить?! — кричит Сомова на мужа. — Да, я сама Лешеньке несколько раз деньги на ипотеку переводила, потому что эта сука на салоны зарплату спускала.

От такой чуши мои глаза готовы вывалиться из мест, отведенных им природой. Неужели я похожа на женщину, пропадающую в салонах. Я внимательно слежу за своей внешностью, но дома.

Смотрю на Алексея, посылая ему презрительный взгляд и холодно цежу сквозь сжатые зубы:

— Пусть докажет. Я хоть сейчас готова показать телефон со всеми расходами по карте.

Муж теряется под недоуменными взглядами родителей и опускает глаза в пол. Прекрасно знаю эту позу, и знаю, что за ней последует. Взрыв. Леша начнет обвинять во всем кого угодно, но только не себя. А судя по присутствующим, этим кем угодно — буду я.

Леша поднимает на меня полные злости глаза. Что ж, пусть орет. Мне уже наплевать. Ничего не чувствую, слишком устала.

Не жалею, что открыла глаза родителей на поведение их сына. Я не обязана его прикрывать и оправдывать. Он взрослый мужчина, а не ребенок, случайно разбивший вазу.

— Значит так, — грозно произносит Николай, — уже поздно. Собирайтесь и спускайтесь к машине.

— Но, пап, мой дом здесь, — несмело возражает Леша.

— Съедешь на пару недель к Лене.

С благодарностью смотрю на Николая, не понимая, чем заслужила благосклонность этого сурового сибиряка.

— Спасибо вам, — говорю от всего сердца, когда мы остаемся вдвоем.