23

Я потащил его дальше и выглянул за угол дома – возле среднего подъезда сидели две старушки. Плюсом было то, что они сидели к нам спиной и что возле ближайшего ко мне подъезда было пусто.

Я пригнулся к самому уху Сущенко:

– Александр Иванович, я сейчас вас оставлю в подъезде и уйду. Если вы издатите хоть звук, я достану свой большой ржавый нож и аккуратно перережу вам шею. Поэтому попрошу помолчать всего несколько минут.

После этих слов Сущенко перестал скулить, и я быстро поволок его к подъезду. Но по дороге я поменял свой план, так как увидел, что прямо перед подъездом находится подвальная лестница с приоткрытой дверью. Это было даже лучше. Повернув к ней, мы быстро спустились в подвал и очутились в кромешной темноте. После солнечного света здесь не было видно абсолютно ничего. Я подтянул Сущенко поближе к себе и стал рыться в его карманах, отыскивая спички или зажигалку.

– Что вы делаете?

– Я же попросил, чтобы ни звука. Мне нужен свет. Вы же не хотите расшибить здесь голову? Наконец я достал из его брюк коробок спичек, запалил, и мы двинулись в глубь подвала.

Коридор перед нами уходил в две стороны – я решил идти направо и толкнул Сущенко в спину. Подвал оказался неким жэковским хранилищем, по обе стороны стены были деревянные двери с амбарными замками, такие же подвалы есть и в доме у моей мамы в Г. – обычно здесь хранят закрутки, банки, старые игрушки и прочий хлам.

Я потащил Сущенко в самый конец подвала, пока мы не уперлись в тупик. Запалив очередную спичку, я увидел, с каким ужасом посмотрел на меня Сущенко, – он был безумно напуган, похоже, думал, что я собираюсь его убивать.

Мне стало неловко за свои действия и я решил смягчить ситуацию:

– Александр Иванович, не бой.

В этот момент Сущенко с воем ринулся на меня и, ударив головой в грудь, повалил меня на цементный пол. Над моим ухом пискунула мышь.

Сущенко, истерически ударяя меня головой в грудь, орал:

– Я не хочу, не хочу!

Я схватил его за грудки и ударил несколько раз головой об стену. После третьего или четвертого удара у него что-то неприятно хрустнуло, и Сущенко как-то сразу замолчал. Мне стало страшно. Неужели я убил человека?

Я тихо позвал:

– Александр Иванович, Александр Иванович… Сущенко не отвечал.

Я сел на корточки и стал искать в темноте спички. Опять рядом что-то отвратительно пискнуло, и моя рука на мгновение прикоснулась к животному. Похоже, это были даже не мыши, а крысы. Какого черта я сюда приперся? Убежал бы от него – и все.

– Александр Иванович, Александр Иванович. – теперь я скулил почти так же, как Сущенко несколькими минутами ранее.

С трудом найдя спички и со второй попытки запалив, я увидел, что Сущенко лежит на животе, запрокинув голову. Я перевернул его на спину и услышал тихий стон. Как же я обрадовался, что он жив! Уж кто-кто, но я людей убивать был не готов. Я ощупал его голову. Крови нигде не было. Это еще больше меня успокоило. В общем, ничего страшного с ним не произошло, мужик просто сильно ушибся. Я связал ему руки его брючным ремнем, и, немного сдернув с него брюки, завязал штанины в крепкий узел.

На этот раз получилось отменно. Пока он окончательно придет в себя, его руки и ноги затекут, и, чтобы отсюда выбраться, Сущенко придется приложить серьезные усилия.

Оставалось решить вопрос с его ртом. То, что Сущенко громко кричит, я уже убедился. Как назло, носового платка не оказалось ни у меня, ни у Сущенко. Одним словом, славянская интеллигенция. Можем спорить о трактатах Ницше, но при этом у обоих дырявые носки.

Мне пришлось оторвать часть рукава рубашки Сущенко и сделать из него импровизированный кляп, засунув часть рукава ему в рот, а остатком обмотав голову. Получилось не очень надежно, и при желании с таким кляпом можно не только мычать, но и пытаться что-то говорить.

Наконец я поднялся и направился к выходу, но тут же вернулся. Я залез к Сущенко во внутренний карман, достал оттуда деньги и какие-то бумажки и опять пошел к выходу. Да, подло. Да, низко. Но, в конце концов, он же меня сдать милиции собирался. И я ведь на самом деле ни в чем не виновен. А деньги мне сейчас нужны, чтобы доказать свою невиновность.

Выйдя из подвала на улицу, я зажмурился от яркого весеннего солнца. Самооправдание не слишком меня утешило. Когда я взял деньги из сумочки Алисы, это было совсем другое: во-первых, Алиса была бы точно не против, а во-вторых, она была уже мертва. С Сущенко же получился самый настоящий грабеж. И оправдывать это тем, что я собираюсь с помощью денег доказывать свою невиновность, по крайней мере, не убедительно. Я собираюсь что-нибудь пожрать, это правда. А невиновность люди доказывают, например, явкой с повинной.

Выйдя на дорогу, я остановил частника на «москвиче».

– Мне чуть дальше за автовокзал.