23000

Ольга чувствовала, что Лиз утягивает ее в свой бред. Но другие «друзья дохлых сук» были не лучше. В своих мнениях по поводу происходящего они разделились на три группы. Первые утверждали, что все это – безумие мощной корпорации, в поисках власти над людьми пытающейся объединить древние культы с новейшими технологиями, вторые – что это каким-то образом связано с запрещенными опытами по клонированию людей, и третьи – что на обитателях бункера испытывают новое психотронное оружие. Особняком стояли русские, как всегда, «абсолютно точно знающие все».

– Это просто у кого-то из олигархов поехала крыша, – говорил Ольге грубоватый Петр. – Насмотрелся кино, начитался хуйни. В мире достаточно отморозков; включи MTV – каких там только уродов не показывают! Но отморозков с деньгами не так уж и много: ну, Бен Ладен, а кто еще?! Вот еще один и возник. И я тебе, Оль, руку на отсечение дам – этот отморозок наш, русский! Сто пудов! Он оттягивается в свой кайф! И все! И никаких тут тайн нет! А может – группа отморозков!

– Обнюхались гады, вот и тащатся… – вторил ему Леша.

– Потом, Китай рядом, договориться легко, – качал головой малоразговорчивый Игорь.

– Но корпорация «LЁD» не принадлежит русским, – возражала Ольга.

– Всё покупается! – тряс рыжей шевелюрой Петр. – Все вывески, все бренды!

– Мир давно уже сошел с ума, ты не понимаешь? – спрашивал Борис.

Ольга понимала это. 11 сентября у себя в Нохо, в Нью-Йорке ей действительно показалось, что мир сошел с ума. Во время катастрофы она стояла у своего южного окна и смотрела, как горят башни-близнецы. Когда же они рухнули и Манхэттен заволокло беспросветной тучей дыма и бетонной пыли, земля слегка качнулась под ногами. И вместе с ней качнулась уверенность в том, что есть в жизни нечто неподвижное, незыблемое, постоянное, позитивное, на что люди раньше всегда спокойно опирались, – семья, карьера, любовь, дети, творчество, деньги, наконец. На всем этом веками стояли люди. Теперь же все как-то трескалось, рушилось, ползло под ногами. Погибли родители. Но и этого мало. Еще этот бункер с дохлыми собаками! Кошмарный фильм какой-то…

Глядя в бодро-злобное лицо Петра, увлеченно рассказывающего ей про «международных отморозков», Ольга едва сдерживала слезы: ужас был в том, что это вполне могло быть! После 11 сентября, после ударов ледяного молота в грудь, после гибели родных, после сайта www.icehammervictims.org, после похищения, после бункера, после запаха дохлятины и тысяч вырезанных собачьих ремешков – все, все, все могло быть!

– Мир резко изменился, Ольга, – как-то за обедом сказал ей Вольф. – В нем появилось нечто агоническое, вам не кажется?

– Вы думаете, что это… из-за Братства?

– Абсолютно, – улыбался старик. – Предчувствуя свою гибель, наш мир производит неадекватные движения. Он дергается. В XIX веке такого не было. А двадцатый век? Две мировые войны, атомная бомба, Аушвиц, коммунизм, разделение мира на красный и западный… Человечество как-то задергалось в двадцатом веке, а? Возьмите любую область, науку, искусство: клонирование овечки, современное искусство, кино, современная массовая музыка – это конвульсии. Перед приближающейся кончиной мир сходит с ума.

– Откуда вы здесь знаете… современную массовую музыку?

– Сверху, Ольга, все сверху! – шире растянул желтую улыбку старик. – Каждый, кто сюда попадает, сообщает что-то новенькое. У меня вполне адекватная картина мира. Тенденция человечества к помешательству очевидна. Завтра сюда попадет голубоглазый юноша с разбитой грудиной, который поведает нам, что наверху уже едят на завтрак грудных младенцев, а президентов выбирают по размеру члена. И я не удивлюсь. Новые нравы, мисс Дробот, в преддверии конца!

Наполнив пластиковую коробку ремешками, Ольга запечатала ее клейкой лентой, поставила на тележку, подняла глаза и встретилась взглядом с Вольфом. Улыбнувшись, он подмигнул ей, словно прочитал ее мысли.

– Вы чем-то озабочены, мисс Дробот? – спросил старик, расправляя ремешок на столе своей чуть подрагивающей, пожелтевшей рукой в прозрачной резиновой перчатке.

– Вы знаете – чем.

– Бросьте ломать голову. Все будет, как и должно быть. Потерпите немного – и все закончится. А чем – вы знаете. Терпение, дитя мое.

Спокойно-насмешливый тон старика уже стал раздражать Ольгу.

– «Терпению нас учат мудрецы, седые, престарелые отцы; легко терпеть тому, кому осталось совсем немного, чтоб отдать концы!» – продекламировала она.

Вольф рассмеялся:

– Прекрасно! Кто это?

– Это папина пародия на Омара Хайяма. Мой отец был переводчиком арабской поэзии.

– Полностью согласен с вашим покойным папой. – Вольф неспешно опустил ремешок в коробку. – Осталось действительно совсем немного… Но терпение, Ольга, это то, что делает нас разумными людьми. Вы можете перестать быть разумным человеком и кинуться на охранников. Или зарезать меня ножом для обдирания наших милых собачек. Или просто вспороть себе сонную артерию во-о-он теми ножницами. Выбор между здравомыслием и безумием есть всегда.

– По-вашему, самоубийство – безумие?