232 (СИ)

Как истинный профессионал лишь своего воинского дела, Гирландайо мало интересовался политикой, однако существовал только один маршал, перешедший к мятежникам, и звали его Аргост Глефод.

Глаза лейтенанта округлились:

— Так вы…

— Да, — сказал Глефод. — Я — Аарван Глефод из рода Глефодов, а это, — обвел он рукой свое воинство, — мои товарищи и друзья.

— Никогда не знал, что у него есть сын.

— Наверное, он рад был бы его не иметь, — задумчиво сказал Глефод. — Великому человеку вредно для репутации иметь прямым потомком ничтожество. Обычно он молчал, когда его спрашивали о детях. Все знали, что я есть, но никто не знал моего позора. Никто не знал, что я недостоин быть солдатом и его сыном.

— И все же, — прослушав слова Глефода, сказал Гирландайо, — это очень странно: вы здесь…

— А он там, — Глефод грустно улыбнулся. — Как всегда, плечом к плечу с лучшими людьми своего времени… Но я не ответил на ваш вопрос, это невежливо, прошу прощения. На самом деле мы не задумывали никакой хитрости, мы шли сражаться с вами так, как умели. И мы победили потому, что были храбры, верны и честны. Вот и все.

— Я не… — начал лейтенант, но Глефод мягко прервал его.

— Давайте обсудим условия капитуляции. Вы должны подписать договор.

— Эээ… Договор? Какой еще договор?

— Пакт о капитуляции, — ответил Глефод. — Окончательной и бесповоротной.

— О… ка-пи-ту-ля-ции? — лейтенант сморгнул. — Как это понимать? Не хотите же вы… Нет, это безумие! Вы что — действительно требуете, чтобы я подписал пакт о капитуляции за ВСЮ Освободительную армию?

— Да, — сказал капитан, — именно так. Разве вы не часть ее?

— Часть, — согласился Гирландайо. — Но послушайте — разве вы не видите, насколько это абсурдно? Да, я признаю поражение, свое и батальона — хотя, говоря по правде, если я сейчас прикажу открыть огонь, никакие хитрости вам уже не помогут. Но говорить за Освободительную армию целиком… Вы что, действительно собрались идти против нее — вот так вот, как против нас?

— Почему нет? — спросил Глефод. — Разве есть какая-то разница?

— Нас — четыреста пятьдесят человек, — сказал лейтенант. — Их — восемьсот тысяч!

— Так вот в чем дело! — воскликнул Глефод и рассмеялся. — Видите ли, тому, с чем мы идем на врага, совершенно безразлично количество. Если, ведомые честью и отвагой, мы прошли сквозь вас, точно так же мы пройдем и через Освободительную армию. Четыреста пятьдесят человек или восемьсот тысяч — не имеет никакого значения, принцип будет один и тот же. Как и двести тридцать два воина из легенды, мы победим не силой оружия, вовсе нет. Да и в конце концов — если у вас есть полномочия захватить столицу от лица Освободительной армии, значит и сдаться от ее имени вам тоже под силу. Поэтому, будучи лишь частью основных сил, вы, тем не менее, вполне можете подписать капитуляцию так, как если бы представляли их целиком.

Сбитый с толку такими рассуждениями — безумными, однако в безумии своем безупречно логичными — Гирландайо мог только чесать затылок.

— Эммм… Послушайте, — сказал он наконец. — Конечно, я могу написать вам любую бумажку, какую вы потребуете по праву победителя. Я даже поставлю на ней печать нашей канцелярии, чтобы она была абсолютно законной. Но что вы намерены делать с ней дальше? Вы понимаете, надеюсь, что она не будет иметь никакой, совершенно никакой силы?

— Мы выйдем против Освободительной армии, — сказал Глефод, — и потребуем, чтобы они выполнили условия пакта.

— И что же с того?!

— Если они — честные люди, то согласятся и признают свое поражение.

— А если нет?

Капитан задумался.

— А если нет, — сказал он, — чем тогда новый мир отличается от старого?

— Все это нереально, — замотал головой Гирландайо. — Это… Это вздор какой-то!

— Но вы напишете?

— Напишу.

С этими словами лейтенант подозвал ординарца, взял у него лист бумаги, крупными, почти печатными буквами написал на нем несколько строк и, обмакнув батальонную печать в чернила, приложил ее рядом с собственной подписью.

Так был подписан договор, согласно которому Освободительная армия в 800 тысяч солдат капитулировала перед отрядом Глефода, в который входило 232 человека. Хотя леди Томлейя осознавала всю абсурдность этой бумажки, тем не менее, она не могла не признать, что та составлена по всем правилам и, как ни крути, обладает определенной юридической силой. Вполне возможно, что в некоем мире идей, где в хождении как раз такие бумаги, она могла бы служить неоспоримым доказательством победы Когорты Энтузиастов, триумфа над всем, что только можно, включая логику и здравый смысл.

Глефод взял лист бережно и нежно, как настоящее сокровище, после чего засунул в мятый и грязный файл, любезно предоставленный Хосе Варапангом.

— Благодарю, — сказал он лейтенанту. — Больше нам ничего не нужно, вы свободны, можете идти.