24 часа

– Господи, Лэнд. Я умерла и попала в рай, – со стоном хвалю его за умопомрачительный секс. Нежно прикасаясь носом к его носу, вдыхая запах любимого мужчины.

– Может быть, я тоже. И теперь я точно твой долбанный призрак.

– Может, это не так уж важно.

– Ты говоришь так после секса. Уставшая и довольная. Не пройдет и часа, как ты снова начнешь выедать мне мозг. По лицу все вижу, Снежинка.

Он прав. Не пройдет и минуты…суровая реальность уже горьким ядом проникает в мое сознание, и я снова вспоминаю аккуратное надгробие с выгравированными на нем буквами «Лэндон Бейкер».

Викинг

Не проходит и секунды после мощного оргазма. Меня все еще потряхивает и хочется продлить ощущение запредельного удовольствия или повторить его, но Снежинка не дает мне даже толком отдышаться и до конца избавить нас обоих от мокрой одежды.

– Я должна тебе показать, Лэнд. Если ты увидишь сам, то…может быть, все закончится, и ты обретешь покой, а я перестану чувствовать себя сумасшедшей.

– Что именно ты хочешь мне показать? – вытряхивая девушку из платья, невозмутимо любопытствую я.

– Мы должны поехать на кладбище, – тяжело и горестно вздохнув, произносит Адалин.

Я поднимаю глаза к потолку, мысленно считаю до десяти и в обратном порядке, прежде чем снова заговорить:

– В рождественскую ночь, в метель, мокрые и голые? – уточняю, чтобы примерно понимать масштаб ее безумия. – Должен сразу сказать, Лин. Если мы это сделаем, то вероятнее всего, до кладбища доедем, но чуть позже, после своих похорон, – спокойно рассуждаю я.

– Твои уже состоялись, Викинг, – обреченным тоном парирует Адалин.

Меня раздирает нервный смех, но я каким-то чудом держусь, чтобы не наговорить обидных слов. Пять лет в одиночестве не способствуют наращиванию коммуникативных навыков. Простыми словами – я разучился общаться.

А, может, никогда и не умел. Я знаю почти все о нервной системе человека, патологиях спинного и головного мозга, оперативных и неоперативных методах лечения пациентов с широким спектром заболеваний. До первых проявлений тремора мои пальцы отличались чуткостью, тело – физической выносливостью, а мозг великолепной координацией, отличной концентрацией внимания и фотографической памятью. Я считался лучшим нейрохирургом клиники, очередь пациентов превышала в разы списки моих коллег, но в коллективе меня сторонились, считая принципиальным, излишне педантичным, требовательным, нелюдимым и грубоватым трудоголиком. Никто не рвался в мою команду, предпочитая более спокойного и лояльного Джона Ресслера. И я абсолютно не парился по этому поводу. Мне было все равно, что думают другие. Высокой самооценкой я был обязан отцу, с детства прививающего мне уверенность в том, что однажды я стану гениальным врачом. А когда это произошло, я внезапно разучился видеть в человеке человека. Новообретённое качество не имело никакого отношения к моральной устойчивости или профессионализму. Оно слишком сильно напоминало равнодушие. Желание спасать – оно в какой-то момент испарилось. Я просто делал свою работу, которой являлись пациенты, но кем они были – по большей части, я не вдавался в подробности, потому что мне было все равно. Благодарность я принимал, как данность, иногда позволяя себе внутренне раздражаться на бесконечный поток открыток и подарков от выздоровевших пациентов.

Адалин, именно она напомнила мне, что чертовски мало «отремонтировать» поломку попавшего на операционный стол человека и вернуть его в строй физически здоровым. И пока мое сознание сопротивлялось переменам, мозг отреагировал в первую очередь, подав сигнал рукам и лишив самого главного преимущества перед другими, уравняв роли.

Глядя сейчас на Адалин, я вижу то, как мы похожи на самом деле, и каждое шевеление ее ресниц, движение губ и запах волос кажутся родными и необходимыми до боли, но тогда, оставляя юную пациентку на Ресслера, я едва запомнил ее лицо. А ведь она почти не изменилась. Это я стал другим. Благодаря ей.

– Ты думаешь, что я сумасшедшая, – вздыхает Адалин, по-своему растолковав мой взгляд.

– Твой доктор предупреждал, что ты опасна для самой себя. Себя угробить, я тебе точно не дам. Поэтому мне придется присматривать за тобой, Снежинка. А, значит, мы не будем рисковать ни жизнью, ни здоровьем, а дождемся утра.

– Я действительно наблюдаюсь у психотерапевта и проходила лечение, Лэнд, – неожиданно признается Адалин, отодвигаясь. – Но меня не держали под замком и в смирительной рубашке, и рядом все время была Мэг.

– Мне посчастливилось с ней познакомиться, – мрачно ухмыляюсь, заворачивая Снежинку в махровый халат, и одеваю на себя точно такой же. – Правда, найти твою расчудесную тетю оказалось сложнее, чем тебя. Но мне повезло, что на Сейшелах она вдруг решила включить свой телефон и прочитала мои пятьсот сообщений. Это произошло спустя месяц или два после того, как я вышел на твоего доктора. Его же Глэн Риз зовут?