25 июня. Глупость или агрессия?

В состав Северо-Западного фронта включались те же четыре армии (20-я, 23-я. 22-я и 7-я) с теми же районами развертывания и маршрутами наступления, что и и сентябрьском плане. Неизменным осталось и общее количество стрелковых дивизий и авиационных полков, состав и место дислокации резервов фронта (четыре стрелковые дивизии, один мехкорпус и 21 авиаполк). Единственным новшеством было заметное увеличение численности танковых и моторизованных бригад и тяжелых артполков РГК, привлекаемых к операции:

Примечание. Первая цифра — «соображения» от 18 сентября, вторая цифра — директива от 25 ноября.

Более определенными стали и задачи механизированного корпуса, выделенного в резерв командования фронта.

В соответствии с директивой от 25 ноября после выхода войск 23-й армии на линию Савитайпале–Тааветти (20 км западнее Лаппеенранта) — что по плану должно было произойти на 15-й день операции — мехкорпус должен был войти в создавшийся прорыв и «во взаимодействии с 20-й и 23-й армиями на 35-й день операции овладеть районом Гельсингфорс».

Задачи Краснознаменного Балтфлота почти не изменились, увеличилось лишь число стрелковых дивизий, десантируемых на Ханко («Обеспечить переброску двух стрелковых дивизий в первые же дни войны с Северного побережья Эстонской ССР на полуостров Ханко, а также переброску и высадку крупного десанта на Аландские острова…») [120].

В директиве от 25 ноября 1940 г. есть информация, позволяющая сделать некоторые предположения о вероятных сроках вторжения в Финляндию. Завершить разработку оперативного плана командование Ленинградского ВО должно было к 15 февраля 1941 г. Начало общего наступления планировалось на 35-й день от начала мобилизации и сосредоточения войск Северо-Западного фронта (для Северного фронта, с учетом огромных расстояний и неразвитости дорожной сети, на полное сосредоточение войск отводилось 40 дней). Таким образом, самой ранней датой начала наступления могло быть 22 марта. Но начинать 22 марта крупномасштабное наступление в южной Финляндии есть полное безумие: весенняя распутица превращает к этому времени театр предполагаемых военных действий в сплошное безбрежное болото. Едва ли Тимошенко и Мерецков, лично знакомые с особенностями этой местности, могли планировать «весеннюю войну». Ближайшим разумным сроком начала реализации ноябрьского плана могло быть только лето 1941 года.

Ближайший не значит «наиболее вероятный». Не исключено, что по-прежнему планировалась «зимняя война».

К сожалению, ничего более определенного сказать нельзя — «директива» от 25 ноября 1940 г. является хронологически последним из доступных нам вариантов разработки оперативного плана войны с Финляндией. Архивные фонды военных округов (в том числе и Ленинградского) за первую половину 1941 года засекречены. Точнее говоря, недоступен почти весь массив документов первой половины 1941 года (а не одни только документы ЛенВО), так как фонды РГВА хронологически завершаются концом 1940 года, а в ЦАМО хранятся (по крайней мере — так официально заявляется) документы периода войны, т.е. начиная с 22 июня 1941 г. Робкая оговорка «почти» относится к тому, что в некоторых фондах ЦАМО иногда встречаются разрозненные документы периода до 22 июня, иногда даже «на глубину» до января–февраля 1941 г. Но это редкие и случайные исключения из общего правила. В целом же первое полугодие 1941 года — ключевое в понимания планов и намерений Сталина — просто «пропало», утонуло в архивной пыли… Впрочем, удивления достойно совсем не это, а то, что «соображения» от 18 сентября и директива от 25 ноября 1940 г. каким-то невероятным чудом оказались опубликованы. В эпоху, истории которой посвящена эта книга, в таких случаях говорили: «И куда только органы смотрят…»

Глава 2.5 «ГЛАВНОЕ ВРЕМЯ С ГИТЛЕРОМ УШЛО НА ФИНСКИЙ ВОПРОС…»

День 25 ноября 1940 г. был незаслуженно обойден вниманием советской историографии. А зря — в этот день произошло сразу несколько значимых событий. Об одном из них говорилось в предыдущей главе, другое, несравненно более важное, было связано с советско-германскими отношениями. В этот день, 25 ноября 1940 г., глава правительства СССР (он же — нарком иностранных дел) товарищ Молотов сообщил послу Германии в Москве графу Шуленбургу условия, на которых Советский Союз был готов присоединиться к Тройственному союзу («ось Рим-Берлин-Токио») в качестве четвертого полноправного члена этого «элитного клуба» агрессоров.