25 трупов Страшной общаги

Он вдруг почувствовал удар в голень: кто-то сделал ему подсечку – предательски, со спины. Падая, Павлик пытался достать противника, но третий парень ударил его по голове. Голова закружилась. Парни склонились над Павликом. Прохожие наконец стали останавливаться. Кто-то ругался, грозился вызвать полицию.

Неожиданно на парней налетела толстуха. Она выла, словно раненый зверь, и молотила их тряпкой по спине, по затылку. Опешив, один из них втянул голову, развернулся и с силой оттолкнул девушку. Она грузно упала, ударившись носом.

Раздался женский крик. Это кричала женщина, облепленная двумя маленькими детьми.

– Вы совсем озверели?! – Павлик подскочил к плачущей толстухе, закрывая ее собой.

– Димон, это уже борщ! – трусливо оглядываясь, возмутился другой парень. – Толстуха беспомощная!

– Да, – недовольно вмешался третий. – Пошли, сейчас еще мусора сбегутся!

Злобно зыркнув на Павлика и толстуху, Димон молча развернулся и, поглаживая ладонью затылок, пошел по вестибюлю. Двое его дружков поспешили за ним.

Павлик склонился к девушке. Та сидела на полу, раскинув пухлые ноги в юбке по колено, и закрывала окровавленный нос пальцами. Глядя на нее, прохожие стали брезгливо отводить глаза и расходиться.

– Сейчас, – Павлик вытащил из кармана носовой платок и протянул ей: – Тебя как зовут?

– Зина. – Она приняла платок и прижала его к ноздрям.

Платок тотчас потемнел от крови.

Павлик в каком-то оцепенении наблюдал за бледным и потным лицом Зины, не зная, что сказать. Толстуха была просто отвратительна. От нее жутко несло потом и чем-то еще. Но она оказалась такой храброй и даже умудрилась защитить Павлика, когда он хотел защитить ее. А теперь, вместо слов благодарности, он почему-то думал о том, что кровь на этом чертовом платке такая густая, что кажется совсем черной. Замотав головой, он стал поднимать с пола тряпки и бутылки, бережно складывая их в ведро.

Все еще зажимая нос платком, толстуха удивленно заморгала.

Он протянул ей ведро:

– На.

– Спасибо. – Зина убрала платок и улыбнулась черными от крови зубами.

Павлик подавил желание отойти подальше:

– Ты очень храбрая.

– Вовсе я не храбрая, – принимая ведро и проверяя содержимое, буркнула Зина. – Просто мне не понравилось, что они тебя обступили втроем и еще и разбили мое ведро, – Зина показала Павлику трещину.

Павлик задумчиво промолчал, только сейчас осознав, что этой неуклюжей, несимпатичной девушке, должно быть, живется трудно.

– Я уже четыре работы сменила, – словно в подтверждение его мыслей выпалила вдруг Зина. – Меня везде достают, отовсюду выгоняют! За то… – Ее тяжелый, потный подбородок задрожал: – За то, что я не такая, как все!

Закрыв лицо руками, Зина снова разрыдалась.

Павлик понял, что оставить толстуху одну на перроне он не сможет.

– Уверен, тебе обязательно выдадут новое вед-ро, – ласково произнес он. – Ты же здесь работаешь уборщицей, да?

Девушка глянула на него как-то странно. Почувствовав неловкость, Павлик подался вперед и потянул ее за мягкий локоть:

– Х-хочешь, я провожу тебя домой?

При этих словах Зина засияла, как самовар:

– Моя смена как раз закончилась! Будешь пирожок с луком? У меня целый мешок!

Зина жила в общаге на самой окраине города, и им пришлось бесконечно долго трястись рядом в вагоне метро. Потихоньку начиная жалеть о своем предложении, Павлик стоически перенес эти пятьдесят минут и даже уступил Зине дорогу перед эскалатором. Довольная раскрасневшаяся толстуха встала на одну ступеньку над ним. Ее юбка колыхалась, жидкие волосы обдувало ветерком, и она была точь-в-точь страшилище рыба-капля.

Стерпев и эскалатор, и Зинино внимание, Павлик потащил ее в подземный переход. Но будто назло, толстуха стала вдруг тащиться медленнее.

Устав волочь ее сквозь толпу, Павлик отпустил Зину и пошел вперед, то и дело оглядываясь.

Толстуха точно издевалась. Она постоянно жевала, перешла на черепашью скорость, и спешащие с работы усталые люди то и дело натыкались на нее, бросая сердитые взгляды. Но Зина их словно не замечала. Она будто бы враз стала еще жирнее и обрюзглее. Ее бледное лицо все лоснилось от пота. Она тяжело дышала, тараща глаза по сторонам.

Продолжая медленно идти вперед, Павлик задумался: а вдруг ей дурно? И старался не отходить от толстухи дальше чем на десять метров.

Наконец не выдержав, он остановился, пропуская прохожих. Обернувшись в очередной раз в поисках Зины, Павлик нигде не обнаружил ее. Толстуха исчезла.

Походив туда-сюда по переходу, встревоженный, он нехотя спустился обратно в метро.

Всю дорогу домой Павлик переживал из-за того, что был груб с Зиной и не хотел ее подождать: «А что, если ей и вправду стало плохо? Куда она исчезла?»

Непонятное, тревожное чувство охватило Павлика, не давая думать ни о чем другом, кроме этой странной толстухи. Но только Павлик стал приближаться к дому, мысли о Зине вылетели из его головы.

Широкий и мощный дед Игнат мел улицу перед их старым обшарпанным подъездом. Светоотражатели на спецовке поблескивали при каждом движении. Рядом, на лавочке, стояла колонка. Из нее негромко играло что-то торжественное. Видимо, Моцарт.