2666

Когда баронессе исполнилось восемьдесят, в литературных кругах Гамбурга этим вопросом стали задаваться совершенно всерьез. Кто встанет во главе издательства Бубиса, когда она умрет? Кого официально назначат наследником? Составила ли баронесса завещание? Кому оставила состояние Бубиса? Родственников у нее не было. Последней фон Зумпе была собственно баронесса. У Бубиса, если не считать первой жены, что умерла в Англии, вся семья погибла в лагерях смерти. Ни у кого из них двоих не было детей. Не было братьев, сестер, кузенов и кузин (кроме Хуго Хальдера, который к этому времени уже наверняка умер). Не было племянников (если, конечно, Хуго Хальдер не обзавелся сыном). Говорили, что баронесса хочет завещать свое состояние (за исключением издательства) на благотворительные цели и некоторые представители НПО самого интересного вида навещали ее в кабинете так, как кто-то заходит в Ватикан или Банк Германии. Кто же унаследует издательство? О, тут не было недостатка в кандидатах. Более всего судачили о молодом человеке двадцати пяти лет с лицом Тадзио и телом пловца, поэте и ассистенте в Геттингене, которого фон Зумпе поставила во главе поэтического отдела редакции. Но все это, конечно, проходило исключительно по ведомству невероятных слухов.

— Я никогда не умру, — сказала однажды баронесса. — Или умру в девяносто пять лет, что то же самое.

Последний раз она и Арчимбольди увиделись в призрачном итальянском городе. Баронесса опиралась на трость, на голове у нее красовалась белая шляпа. Говорила фон Зумпе о Нобелевской премии и также злословила об исчезнувших писателях — обычае, навыке или шутке, которая ей казалась более американской, чем европейской. На Арчимбольди была рубашка с коротким рукавом, и он слушал со всем вниманием, ибо со временем стал глохнуть, и смеялся.

Итак, наконец мы дошли до сестры Арчимбольди, Лотте Райтер.

Лотте родилась в 1930 году — золотоволосая девочка с голубыми глазами, как и ее брат, правда, она не вытянулась так, как он. Когда Ханс ушел на войну, Лотте было девять лет, и она более всего мечтала о том, чтобы ему дали увольнительную, и он бы вернулся домой с грудью, увешанной медалями. Временами она слышала его во сне. Его шаги гиганта. Огромные ноги, обутые в самые большие сапоги вермахта, такие большие, что их пришлось тачать специально для него, топчут поле, не обращая внимания ни на большие лужи, ни на крапиву, по прямой к дому, где спала вся семья.

Просыпалась Лотте очень грустная, ей приходилось делать усилие, чтобы не расплакаться. Еще девочке снилось, что она тоже уходит на войну и находит на поле боя изрешеченное пулями тело брата. Время от времени она рассказывала эти сны родителям.

— Это просто сны, — говорила одноглазая, — пусть тебе они больше не снятся, котенок.

Хромой, напротив, живо интересовался некоторыми деталями: к примеру, лица мертвых солдат, какие они были? Какое на них застыло выражение? Они словно спали? На что Лотте отвечала: точно, как будто бы спали, и тогда отец качал головой и говорил: нет, тогда они не мертвы, маленькая Лотте, лица мертвых, как бы тебе объяснить, они всегда грязные, словно солдаты проработали весь день в поле, а потом не успели умыться.

Во сне, тем не менее, у брата всегда было очень чистое лицо, чистое, немного грустное, но такое, решительное, как будто, несмотря на то, что он умер, он все еще был способен на многое. В глубине души Лотте считала, что брат способен вообще на все. И всегда ждала его шагов, шагов гиганта, который однажды придет в деревню, домой, в огород, и скажет, что война кончилась, и он возвращается домой навсегда, и, начиная с этого момента, все в их жизни изменится. Но что конкретно? Этого она не знала.

С другой стороны, война все длилась и не кончалась, и брат приходил все реже, а потом и вовсе перестал. Однажды ночью отец с матерью принялись говорить о нем, не зная, что она лежит в своей постели, натянув до носа буроватое одеяло, но не спит и слушает, так вот, они заговорили о нем так, словно брат уже умер. Но Лотте знала, что это не так, ибо гиганты не умирают никогда, думала она, или умирают уже от старости, когда никто уже не замечает, что они умерли: просто садятся у двери дома или под деревом и засыпают, а потом раз — и оказывается, что они умерли.

Однажды им пришлось уйти из деревни. Родители сказали: ничего не поделаешь, война приближается. Лотте подумала, что если война приближается, то и брат тоже приближается, ведь он живет внутри войны, как зародыш живет внутри толстой женщины, и спряталась — чтобы ее не увезли, ибо она-то была уверена: Ханс скоро придет. Ее искали несколько часов, и вечером хромой нашел ее в лесу, дал пощечину и уволок с собой.