Читаем 2666 полностью

— Я столько вещей уже не помню, — сказала Лотте. — Хороших, плохих, еще худших. Но любезных людей помню всегда. А госпожа издательница была очень любезна, хотя мой сын сидит в мексиканской тюрьме. И кто будет о нем заботиться? Кто вспомнит о нем, когда я умру? — воскликнула Лотте. — У моего сына нет детей, нет друзей, ничего нет. Смотри, уже светает. Хочешь чаю, кофе, стакан воды?

Арчимбольди сел и вытянул ноги. У него затрещали кости.

— Ты ведь займешься этим?

— Пива, — сказал он.

— Нет у меня пива. Так ты займешься этим?


Князь Пюклер.

Если хочешь хорошее мороженое — шоколадное, ванильное или клубничное, закажи «Князь Пюклер». Тебе принесут мороженое с тремя вкусами, но не просто тремя вкусами, а именно шоколадным, ванильным и клубничным. Вот что такое «Князь Пюклер».

Когда Арчимбольди уехал из Падерборна, он направился в Гамбург, где хотел сесть на прямой рейс до Мексики. Так как самолет вылетал только утром следующего дня, он пошел прогуляться по парку, который был ему не знаком — очень большому и с множеством деревьев и мощеных дорожек, по которым ходили мамы с ребятишками, молодые люди катались на роликах и время от времени проезжали студенты на велосипедах, и он сел на террасе бара, террасе, находящейся довольно далеко от самого бара, скажем, террасе чуть ли не посередь леса, и принялся читать, а потом заказал сэндвич и пиво, заплатил, а потом попросил «Князь Пюклер» и заплатил, потому что на террасе нужно было сразу оплачивать заказ.

На той же самой террасе, с другой стороны, сидел только он и в трех столиках от него (столиках из кованого массивного железа, элегантных столиках, которые так легко не своруешь) сидел господин старшего (хоть и не такого старшего, как Арчимбольди) возраста, читал журнал и пил капучино. Когда Арчимбольди уже доедал мороженое, господин спросил, понравилось ли ему.

— Да, мне понравилось, — сказал Арчимбольди и затем улыбнулся.

Улыбка воодушевила или подтолкнула господина, и тот встал со своего стула и сел за соседний столик.

— Позвольте представиться, — сказал он. — Меня зовут Александр, фюрст Пюклер. Как бы это сказать… создатель, пожалуй так, этого мороженого был моим предком, блестящим князем, фюрстом, Пюклером, знатным путешественником, просвещенным человеком, который посвятил себя ботанике и садоводству. Естественно, он считал — если вообще хоть раз задумывался об этом, — что войдет, как бы это сказать, в историю, да, в историю, с одним из произведеньиц, которые писал и публиковал, в основном это были хроники путешествий, но не всегда хроники путешествий в духе дня, нет, это такие книжицы, что и сейчас кажутся очаровательными, и очень, как бы это сказать, да, умными, конечно, в своем роде умными, книжицы, читая которые, кажется, что финальной целью каждого путешествия было исследование определенного сада, иногда забытого, заброшенного, оставленного на милость судьбы, чью красоту мой просвещенный предок мог разглядеть среди сорняков и бурьяна. Его книжицы, несмотря на свою, как бы это сказать, да, ботаническую направленность, полны остроумных наблюдений и по ним можно составить представление, пусть и примерное, о Европе того времени, Европе, зачастую бьющейся в конвульсиях, чьи бури иногда доходили до нашего родового замка, стоящего, как вы, наверное, знаете, в окрестностях Герлица. Естественно, мой предок не мог остаться в стороне от бурь, равно как и не мог остаться в стороне и не выказать, как бы это сказать, да, слабостей, свойственных роду человеческому. И потому он писал и публиковался, и на свой лад, пусть скромно, но на хорошем немецком, поднимал свой голос против несправедливости. Думаю, его не интересовало, куда идет душа, когда тело умирает, хотя несколько страниц он и этой теме посвятил. Его интересовало достоинство человека и его интересовали растения. О счастье он не написал ни слова, думаю, потому, что считал его чем-то очень личным и, возможно, как бы это сказать, да, темой топкой и волатильной. У него было прекрасное чувство юмора, хотя некоторые из написанных им страниц могут казаться доказательством обратного. И, возможно, поскольку он не был ни святым, ни храбрым человеком, Александр, конечно, думал о посмертной славе. О бюсте, о конной статуе, о томах, сохраненных для вечности в библиотеке. Но вот о чем он даже помыслить не мог — так это о том, что войдет в историю, дав имя мороженому с тремя вкусами. В этом я могу вас заверить. Что скажете?

— Даже не знаю, что и думать, — ответил Арчимбольди.

— Уже никто не помнит князя Пюклера, ботаника, никто не помнит образцового садовника, никто не читал писателя. Но все, в какой-то момент жизни, наслаждались вкусом «Князя Пюклера», что особенно хорош и привлекателен весной и осенью.

— А почему не летом? — спросил Арчимбольди.

— Потому что для лета вкус слишком приторный. Для лета хороши сорбеты, а не молочное мороженое.

И вдруг вспыхнули фонари в парке, хотя перед этим был момент полной темноты, словно на некоторые районы Гамбурга кто-то набросил черное одеяло.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги