27 приключений Хорта Джойс

— Они будут горячо тронуты, Хорт, они могут прилететь на аэроплане.

— Ну, конечно. Мы устроим небывалый пир, шумный, блестящий пир и… Кончено!..

— Хорт, не говори до конца…

— Прости, не буду.

— Воображаю, как они будут рады увидеть тебя и нас.

— Завтра! или на днях мы разошлем им телеграммы и письма.

— Я закажу им разных невероятных вещей — здесь все это обретает исключительную ценность.

— Наоми, ты улетишь с ними домой?

— Хорт, я не хочу об этом говорить пока…

— Прости, птичка.

— Не надо… Ну, ладно, потом… Как охота?

— Вот три кряквы на ужин и завтрак.

— А вот я поймал щуку на двенадцать фунтов и пять окуней. Я мало рыбачил. Смотрел…

— О чем думал ты?

— Я смотрел вокруг и радостно, нежно прощался с летом — хорошее, дивное было лето, будто для меня, специально — для Хорта Джойс по заказу.

— Это порядок вещей.

— Наоми, я стал избалован счастьем, что всерьез начинаю думать, будто мир действительно крайне озабочен, чтобы доставить мне максимум приятного.

— Ты избран судьбой — это понятно. Ты — юноша.

— Кстати — о розовой юности. Наоми, птичка, прошу тебя сшить мне розовую рубашку из твоего платья. Это выйдет хорошо и мне так нужно для конца. Понимаешь?

— Да, Хорт.

— И ты пришей к воротнику и груди несколько золотых украшений и несколько серебряных бубенчиков, что имеются на кукле-негритянке.

— Это хорошо.

— Не правда ли?

— Я думала об этом.

— И еще ты сама по вкусу своему сочини к розовой рубашке что-нибудь, в роде надписи: Хорт Джойс ушел рыбачить или на охоту… Все равно — что-нибудь.

— Понимаю.

— И пришей на прощанье свою записочку.

— Не говори больше.

— Прости. Не буду. Я просто радостен.

— Что сказал ты лету?

— Я могу повторить, то-есть сказать в самом деле несколько пестрых слов.

— Повтори.

— Чтобы не забыть — еще одна просьба: быть может, напишут записочки и Чукка и Рэй-Шуа. Ты тоже пришей их к рубашке. Я прочту… Там, потом, прочту….

— Хорошо. Повтори слова лету.

— И вот еще обязательно, не забудь. И я не буду больше говорить о рубашке.

— Ну…

— Ты намажь какой-нибудь краской ступню, след Дианы и отпечатай на рубашке.

— Устрою.

— Спасибо, птичка. Что я могу сказать лету? Вот. Прощай, до свиданья, прощай на долго, мое десятое лето. Я говорю десятое, потому что первые сорок прожитых лет не видел сквозь мрак бедности и несчастья. Прощай, десятое лето. Ты видишь: я совсем мальчиком стал и мечтаю о розовой рубашке с серебряными бубенчиками. Каждому зеленому дереву, каждой травке, каждому цветку, каждому дыханию твоему горячему — кланяюсь. Всем твоим дням и ночам — кланяюсь. Надеюсь, мы расстаемся друзьями. Пусть Цунта останется свидетельницей, что я дорожил каждым часом твоим. Согретый, влюбленный, радостный, юный, счастливый, я прощаюсь с тобой, мое последнее лето, знойное, изумрудное лето…

…Сегодня на березе я увидел первую желтую ветвь. Я понимаю, что это означает. Ты уйдешь чуть раньше меня и ты запомни: Хорт несказанно был благодарен тебе за все дни и ночи. Да. Мы никогда не увидим друг друга и не надо…

…Наша песня кончилась — мы взяли свое. Прощай, прекрасное лето. Смотри: я сияю радугой над озером. Наоми, и ты — со мной…

27. Смерть Хорта

Белой с голубыми цветами громадной скатертью была покрыта поляна около Черного озера.

Наоми, Чукка и Ниа приготовляли все необходимое к торжественному столу: расставляли посуду, бокалы, бутылки с вином; раскладывали на желтые листья, вместо тарелочек, отборные груши, яблоки, виноград, конфеты, орехи, пряники, сласти.

Закуска и обед стояли рядом на особом возвышении, где белели и тарелки.

Костер доканчивал приготовление обеда под наблюдением Чукки, празднично ярко одетой, как и Наоми, и Ниа.

Высокий, безоблачный тихий день подходил к вечеру.

Мужчины и лэди Старт сидели на берегу реки, где на песчаной, широкой, гладкой от воды, отмели стоял весь металлический аэроплан, сияя серебром на солнце.

Около аэроплана, на реке, стояла моторная лодка.

Россыпным золотом осени светились берега, легкие и нежные от оранжевой тишины.

Будто снопы пламени вырывались из гущи леса пунцовые осины и рябины.

По течению реки плыли желтые листья.

Дикие гуси и утки стаями носились над рекой, пугливо разглядывая гигантскую блистающую птицу, с распростертыми крыльями.

Пугливо перекликались пролетающие кулики.

Издали, высоко на золотой горе, виднелась землянка, над которой был поднят розовый флаг, сшитый из оставшихся обрезков платья Наоми, что ушло на рубашку Хорту.

Нарядные гости курили и смотрели на землянку, готовившуюся осиротеть.

Хорта с ними не было: он ушел на несколько минут на Черное озеро, чтобы, вероятно, еще раз убедиться, что его рыбацкая лодка, перетащенная сюда, стоит на месте, около плотиков, в полном порядке, скрытая в кустах, окаймивших озеро.

В предвечерней тишине звонко грохнули два сигнальных выстрела — это стреляла Наоми, приглашая всех к столу.

Через минуту гости шумно окружили торжественный стол на поляне.

Над серединой стола была воткнута рябина с коралловыми ягодами, а на ветке висела Цунта.

Появление Хорта было встречено аплодисментами, выстрелами и откупориванием бутылок.

Все кричали: