280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 2

Самым сложным куском пути был пролив Дрейка между Антарктидой и Огненной Землей. На этой широте вообще нет значительных участков суши, отчего создается непрерывный круговой поток антарктического циркумполярного течения. У этого отрезка пути дурная слава из-за частых ураганов и реальной возможности напороться на айсберг, скрывающийся среди волн.

50 часов болтанки среди двенадцатиметровых волн — словно пропускной билет на Белый континент. Теперь все оценили важность поручня у кровати. Практически все переносили качку тяжело — в столовой три раза в день закидываешься таблетками от укачивания и поглощаешь пищу под непрерывные блюющие звуки вокруг. На второй день мы с Саней удивились, что к завтраку спустилась только половина команды, в первый раз было не больше десяти человек. Наши девушки вообще сутки из каюты выйти не могли, мы им только таблетки периодически подносили. Маленькая желтая пилюля напрочь отрубает все чувства, и ты либо медленно передвигаешься по судну, как сомнамбула, либо все время спишь. Думать о том, что случится, если корабль начнет тонуть, совершенно не хотелось — финал был предрешен. Судно, конечно, очень серьезное и подготовленное, но если вдруг что — продержаться на воде и спастись в таком состоянии почти невозможно. Любая значимая катастрофа — и все объятые сном пассажиры и команда корабля уверенно идут на дно вместе с ним.

Я переживал этот переход относительно уверенно — дала о себе знать тренировка многочисленными качками во время яхт-трипов. Когда действие препаратов чуть ослабевало и еще рано было принимать новую дозу, даже позволял себе недолгую прогулку по палубе. На корабле была политика «открытого мостика», и я мог подниматься на свежий воздух и с высоты наблюдать за бушующей стихией.

На второй день, когда волны, обрушивающиеся с гулом на палубу, стали чуть менее опасными для жизни, я стоял вечером недалеко от капитанского мостика и слушал жутковатое завывание ветра. Такие звуки почему-то всегда приводят меня в приятное возбуждение — легкий страх сменяется иллюзорным ощущением безопасности. Когда вокруг землю сотрясают звуки грома и ливень обрушивается стеной, а ты сидишь в палатке с тоненькими стеночками из капрона — она кажется твоей крепостью. А когда происходит землетрясение, ты принимаешь позу эмбриона и прижимаешься к громоздкому предмету, который, будучи раздавлен и сплющен, все же оставляет некоторое пространство для выживания, — ты ему доверяешь. При опасности и стрессе нашей психике очень нужны столбы, за которые можно удержаться, и она отчаянно их себе рисует, чтобы мозг не отключился в самый неподходящий момент. И как маньяк-мазохист, я кайфую от таких пограничных состояний, когда вокруг тебя бушует буря, а внутри ты находишь устойчивость и спокойствие.

Из-за киношных буранов мне всегда казалось, что наш шторм должен обязательно сопровождаться нависшими тучами, сверкающими молниями и стеной ливня. Но, как ни странно, с ума сходил только океан — небо оставалось прозрачным и выдавало непривычные созвездия Южного полушария. По календарю сегодня полная луна, и я выбрался на воздух, чтобы заглянуть в ее отражение.

Несколько раз в азиатских ретритах я из интереса пробовал практику йоги с мастером. Тогда уяснил, что, закручивая себя в тантрические калачи, баланс обрести можно и нужно, если выбрать неподвижную точку перед собой и не отводить от нее взгляд. Теперь практика происходила сама собой, непроизвольно. Пока меня швыряло из стороны в сторону, я цеплялся руками за короткий столбик, а глазами — за огромный желтый диск, который казался единственной стабильной точкой в реальности. Под ногами нельзя было даже рассмотреть цвет воды — все пенилось и на глазах превращалось в центрифугу стиральной машины.

— Чувак, а ты Кейт или Лео? — послышалось откуда-то сзади. Я обернулся, у входа на мостик стоял и наблюдал за моими танцами с шестом капитан.

— Это вы мне? — уточнил я, пытаясь перекричать гул волн.

— Ну не я же здесь «Титаник» из себя корчу. Нам потом после таких, как ты, палубу вымывать. Шел бы ты отсюда в каюту.

Так мы познакомились с Аланом Гроссом, аргентинским капитаном немецкого происхождения. Высокий темноволосый латинос на вид лет сорока пяти (как оказалось — тридцать шесть), который много курил, пил кофе и частенько прикладывался к бутылке. В целом видно было по человеку, что он в этой жизни свою цистерну выпил.

Он явно считал себя как минимум благородным рыцарем моря, ну или просто загоревшим полубогом. Альфа-волны прорывались прямо через его рубашку, «случайно» расстегнутую на две верхние пуговицы.