29 отравленных принцев

— Обязательно пригласите ее куда-нибудь, хоть «Гамлета», ей будет полезно отвлечься, — сказала Катя, сама сокрушенно подумала, что они с премудрой царевной-лягушкой Анфисой, видимо, ничего, ну совсем ничего не смыслят в мужских симпатиях и вкусах.

* * *

Родителей Мохова допрашивал следователь прокуратуры, и Никита Колосов был этому бесконечно рад: тяжкая участь сообщать матери и отцу о смерти единственного любимого сына выпала на этот раз не ему. В ходе осмотра в квартире Моховых и в офисе редакции журнала были изъяты два персональных компьютера Мохова и гора дискет, диктофон, пейджер, мобильный телефон, блокноты и записные книжки — в общем, все мыслимые и немыслимые носители информации. Чтобы проверить их все досконально, потребовался бы целый месяц. Ничего особого не дали и допросы. Родители Мохова были совершенно убиты горем — с ними было очень трудно беседовать. Коллеги по редакции терялись в догадках. Большинство их склонялось к мысли, что во всем виновата злосчастная рыба-фугу. Надо признаться, что журналистов в этом никто и не разубеждал. Колосов помалкивал, а следователь прокуратуры был слишком занят текущими процессуальными действиями.

Колосов видел, что «москвичи» — Петровка и прокуратура — все больше и больше забирают инициативу свои руки, и с этим тоже приходилось мириться. С обысков Никита несколько раз звонил Лесоповалову — после допроса Берг тот поехал в ресторан «Аль-Магриб», где из беседы с персоналом ему удалось узнать, что свой последний вечер Мохов провел именно там, в компании… Серафима Симонова.

— Тут свадьба была какая-то иностранная. Весь ресторан был закрыт на корпоративное обслуживание, — докладывал с места Лесоповалов, — а они вдвоем в отдельном кабинете гудели. Выпили порядочно, затем Мохов уехал, а Симонов остался и чуть бузу в зале не затеял.

— А на чем Мохов оттуда уехал? На такси? — спросил Никита.

— Узнаю, перезвоню.

Лесоповалов вскоре перезвонил, сообщив, что Мохов уехал из «Аль-Магриба» на своей машине «Фольксваген Гольф» серо-стального цвета.

— Я и не знал, что у него машина есть, — сказал он, — хотя кто сейчас у нас без колес? Ты с его отцом будешь говорить — узнай, что за машина и где он ее держал. Так, для порядка.

В принципе, наведение справок о машине было сейчас не первоочередной задачей, но Никита все же справки эти навел. По словам отца Мохова, сын его и утром уехал из дома тоже на машине — примерно около девяти часов. «Интересно, — подумал Никита, — а где сейчас „Гольф“? У дома его нет, у редакции тоже не было, быть может, он до сих пор стоит у…»

Однако в Серебряный Бор к ресторану «Расёмон» Никита добрался только к ночи, когда с обысками и допросами было наконец-то покончено. Серо-стальной «Фольксваген» Мохова действительно был припаркован на стоянке у ресторана. Никита обошел его. Подергал двери — заперто, сигнализация включена. В салоне — пусто, никаких вещей. Впрочем, что конкретно дает эта брошенная машина расследованию дела о уже трех умышленных отравлениях?

Кажется, ничего не дает. Можно осмотреть ее и завтра при свете дня. А сейчас просто вызвать патруль, чтобы они отогнали ее на стоянку ГИБДД. Он достал телефон и связался с ближайшим постом. Патруль обещал прибыть через четверть часа. Серебряный Бор был тих и темен, река катила свои спокойные прохладные волны. Пусто, тихо — ни прохожих, ни машин. Стеклянные в стиле хайтек витрины «Расёмона» тоже темны. Ресторан закрылся, не успев толком открыться.

Никита подумал — два ресторана в разных концах Москвы, два совершенно разных по стилю и духу места, а какая похожая судьба. Только «Аль-Магриб» с его восточной живучестью выкарабкался, восстановился, а вот этой японской шкатулочке уже не подняться…

Он снова через лобовое стекло заглянул в салон машины Мохова. Собственно, связи нет… Между этой машиной и делом, между ресторанами, происшествиями, противоречивыми показаниями свидетелей, фактами — даже между смертями. Три человека отравлены одним и тем же ядом — вот в чем вся связь, а еще в том, что они все трое знали друг друга и посещали одно и то же место — «Аль-Магриб». А теперь еще имеется свидетель, всерьез уверяющий, что он видел, что отравленное блюдо предназначалось вовсе не первой жертве, а совсем другому человеку. Другому… Другому.

Почему Симонов рассказал им все это? Почему именно сегодня, а не раньше? Не потому ли, что знал, что они уже не смогут проверить его показания через Мохова, который тоже будет отравлен? Ведь весь вечер накануне убийства они провели вдвоем. Однако экспертиза категорически утверждает, что яд Мохов получил гораздо позже — не накануне вечером, а днем. Снова путаница, нестыковка…