2г0в2н0

Приехали на автовокзал, зашли в зал ожидания и никого там не встретили, на стене возле лестницы Юля увидела листок формата А4 с надписью, написанной от руки «Дневной стационар» и стрелка, указывающая вверх по направлению лестницы. Мы поднялись, у входа сидела за столом женщина, без маски, без перчаток, и без защитного костюма, она заполняла журнал.

– Здравствуйте. – поздоровался я. – А здесь стационар находится?

– Да. – женщина подняла на меня взгляд. – Что у вас?

– Вот. – я протянул ей направление и поставил на стол пакетик с лекарствами.

– Вы вдвоём?

– Да.

– А вы ели сегодня? – спросила она.

– Ещё нет. – ответила Юля.

– Идите, поешьте, на голодный желудок нельзя, плохо станет, а потом приходите, поставим капельницу.

Мы отправились есть, наши головы не работали, мы действовали на автомате, делали, всё, что нам скажут, есть так есть, сказали бы ещё, что делать и мы бы, наверное, непрекословно за это взялись. С обратной стороны от главного входа в серое здание автовокзала мы обнаружили столовую, в которой было чисто, уютно, а возможно, ещё и вкусно. Мы сели за столик, и решили пригласить Калыса, он с нами возится весь день, наверное, проголодался, я позвонил, объяснил, где мы находимся, и он пришёл. Мы заказали по порции мант, Калыс нам сказал, что они вкусные, мы же просто поглощали безвкусную массу без запаха, это ужасно, когда ты не чувствуешь вкус, а распознаёшь только консистенцию, я открыл для себя, что консистенция еды мерзка, мясо – будто ластик жуёшь или тряпку. Мы молча проглотили наш завтрак, расплатились и потопали, получать капельницы, а Калыс – ждать нас в машине. Нас встретила всё та же медсестра, проводила в кабинет, в котором стояли три кровати, заправленные синими, байковыми одеялами, ещё, наверное, с советских времён остались. Мы разулись, легли на кровати, медсестра воткнула в нас иглы, зафиксировала пластырем, отрегулировала на системе подачу лекарства и ушла. Мы лежали на соседних койках, смотрели друг друга и улыбались, вся эта ситуация с коронавирусом, и с тем, что нас это привело на кровати на автовокзале, с подключенными к нам капельницами, всё это выглядело нелепо и абсурдно. А то, что нас ждало впереди выздоровление и жизнь под горами в яблоневом саду или смерть от неизвестного вируса, который сейчас свирепствует в наших телах, и то и другое одинаково висело грузом, и в этом во всём ещё надо найти силы на выздоровление, на борьбу за жизнь, которой не хочется. Смерть мне стала казаться единственным выходом из сложившейся ситуации. Я лежал под капельницей, улыбался жене, а сам боролся с мыслями о смерти, об освобождении от этого мира, в котором ничего хорошего не оставалось на тот момент. Мысль о том, что это может закончится, меня не пугала, мне даже казалось, что и Юле без меня будет проще, вдруг её жизнь тогда могла бы сложиться другим образом, наиболее лучшим, чем сейчас. Мои размышления о кончине, как о возможном, альтернативном развитии событий прервала вошедшая к нам медсестра.

– Как себя чувствуете? – с улыбкой спросила она.

– Хорошо. – мы ответили по очереди.

Она увеличила частоту капель в системе и ушла, а я уставился на капельки. Кап… Кап… Кап… Я почувствовал лекарство в руке холодом… Кап… Кап… Кап… Капало лекарство и вливалось в меня, оно должно было спасти меня, а я должен найти в себе силы бороться за жизнь, хотя бы ради Юли, если я для себя не хочу жить, то буду жить только для неё. Кап… Кап… Кап… От того, что лекарство стало втекать в меня быстрее, у меня закружилась голова, а холодок я ощущал уже в груди и горле, мысли спутались и улеглись, сознание притупилось, а восприятие происходящего растворилось в капельках, за которыми я наблюдал. Кап… Кап… Кап… Медсестра вернулась, набрала в шприцы антибиотик, подошла к Юле, открыла капельницу ещё сильнее, лекарство понеслось по трубочке, медсестра поймала его на середине, вытащила иглу из её вены.

– Поворачивайся на бок и спусти штаны. – сказала она.

Юля повиновалась. Медсестра поставила укол.

– Полежи немного, а то плохо может стать.