2г0в2н0

– Какой укол, я ведь акушер, это врач, который умерщвлял плод, не доделал операцию, что ли, а может и вообще не делал.

– А женщина, что?

– А что она, родила и ушла, а я один на всю ночь на дежурство остался. Да, вот так вот было.

– Страшная история. – Заключил я.

– Да, прям, и похуже бывает, в больницах такого насмотришься – мама не горюй, спать потом совсем перестанешь. На скорой похуже было.

На этой ноте мы распрощались с Егором и пошли в келью, на этот раз нам повезло, мы спали отдельно от всех, а главное, мучила Феодора своим беспокойным сном женщин и Егора. Батюшка же до морозов спит на старой колокольне в спальнике. Взбирается по ступенькам в башенку, деревянную надстроенную над церковью. И просыпается с первыми лучами солнца. Зимой спит в храме, но часто ночует на колокольне.

Я помню, как лет восемь, а то и все десять назад, приехал в церковь под рождество, народу было полно, все кельи заняты и даже в церкви было полно народа. Батюшка меня в храм и отправил спать, положил под иконами у алтаря, рядом с клиросом. В церкви стоит большая контрамарка, круглая, окрашена в чёрный. Мы протопили её, как она только раскалилась, воздух в храме стал прогреваться. Лёг я в спальном мешке, благо он у меня был с собой, я всегда беру спальник, куда бы ни направился. По дороге в храм сильно простыл и приехал с больным горлом и сильным кашлем. Так что сосед я был беспокойный, всю ночь не спал и другим не давал. А потом пришла женщина с ребёнком подростком и села у меня в ногах. Я шёпотом спросил, кто они, а она ответила, что просто посидят здесь немного и уйдут. Ну, не мог же я их прогнать из храма. Они посидели немного и вышли, я встал, чтобы запереть дверь, через которую они вошли и вышли. Я ещё когда только увидел их подумал: – «Как это они зашли, мы ведь по батюшкиному наставлению заперлись, видимо так и не закрыл никто дверь на крючок». В общем, встал я запереть за ними, подхожу к двери, а крючок-то опущен, дверь заперли всё-таки. А на следующий день у меня кашель прошёл. Только горло ещё пару дней слегка поболело и всё. Вот такая вот история перед рождеством у меня была.

Утром нас разбудил Егор, вошёл в келью со словами: – «Пойдёмте молиться» – и тут же вышел. Мы оделись, заглянули в храм, там все собрались и читали «Утренние молитвы». Я пошёл в туалет, пользуясь моментом пока все были в храме. Для меня в туалет сходить «по большому» в новом месте всегда проблема, сложно расслабиться. А тут туалет двойной, между кабинками фанерная перегородка, и если кто-то войдёт в соседнюю, то всё слышно, а особенно как плюхается в яму.

Сижу я, значит, довольный, что наконец-то уединился, читаю рассказы Хэма, и тут в соседнюю кабинку кто-то входит, я притаился, жду.

– Дэн, это ты? – Раздался голос Егора.

И как он только меня услышал, я ведь притаился.

– Да. – Отвечаю.

– У тебя бумага есть?

Я посмотрел на полочку в углу, под которой стояло ведро с использованными обрывками бумаги. На полочке лежал остаток рулона.

– Есть.

– Повезло тебе.

Я промолчал. Не люблю разговоры в туалетах. Егор принялся кряхтеть, сопеть, пердеть и плюхать говно с высоты в яму, где оно чвякало, ударяясь о жижу. Я ждал, когда он закончит и уйдёт, надо признаться, я ему завидовал, мне тоже так хотелось, но я не мог. В животе у меня булькало, урчало, но наружу не вырывалось. Ноги затекли от долгого сидения, я совсем отчаялся, натянул штаны и вышел, а следом, представляете, Егор. Как будто он специально ждал, когда я выйду. Мы с ним направились к умывальнику, молча вымыли руки и пошли в храм молиться, он облегчённый, а я с гоготом в животе.

Егор принялся выставлять композицию из цветов и аналоя с иконами Петра и Павла, а затем фотать на фоне иконостаса. Он подошёл к нам и показал фотографии, сбоку от аналоя стояла пустая трёхлитровая банка и Юля сказала об этом Егору. Он пошёл, убрал банку и перефотографировал, затем снова показал нам.

– Иконы не ровно лежат, надо правее сдвинуть. – Сказал я и Егор побежал исправлять.

Феодора, стоявшая в углу храма, где располагалась церковная лавка с иконами, громко выругалась матом, да так смачно, что матушка выглянула из-за клироса. Посмотрела, чем так недовольна Феодора, подошла к аналою с той самой старинной книгой и подложила её под иконы, они приподнялись, и Егор сфотографировал, показал матушке, нам, а Феодора матерясь себе под нос вышла из храма. Её всё это раздражало.

После «утренних» началась служба и народ потихоньку стал сползаться в храм, пришёл и Петро, на этот раз он был в рубашке. Народу собралось много, про маски естественно все забыли или, скорее, пренебрегли ими.