3-4. Знак Единорога. Рука Оберона

Звук становился громче. Я поднял тряпку. Мгновением позже свет коснулся дальней точки дороги справа от меня. Вскоре на гребне подъема я увидел машину. И опять потерял из виду, когда она спустилась с холма. Затем она вновь забралась наверх и приблизилась, снежные хлопья вспыхивали в лучах фар.

Я начал махать, как только машина подлетела к откосу. Свет выхватил мой полутруп, и водитель не мог не увидеть меня. Тем не менее он проехал мимо — мужчина в последней модели «седана», женщина на сиденье пассажира. Женщина оглянулась и посмотрела на меня, но водитель даже не сбросил скорость.

Пару минут спустя проехала еще одна машина, подревнее, вела ее женщина, пассажиров видно не было. Эта затормозила, но на мгновение. Должно быть, вид мой не понравился. Женщина нажала на газ и тут же исчезла.

Я осел обратно и расслабился. Принц Янтаря вряд ли может взывать к братству людей или морально осуждать хоть кого-то. По крайней мере, не стоит кроить благородную мину, да и смеяться сейчас больно.

Без сил, способности сосредоточиться и хоть какой-то возможности к передвижению моя власть над Тенью бесполезна. А с каким наслаждением я использовал бы ее, чтобы перебраться куда-нибудь в тепло… Мне стало интересно, смогу ли я забраться обратно на холм, к куче компоста. Раньше у меня и мысли не было использовать Талисман, чтобы переделать погоду. Хотя я, вероятно, слишком слаб для этого. Столь же вероятно, что попытка убьет меня. Хотя…

Я покачал головой. Меня уносило уже даже не в полудрему. Спать мне нельзя. Что, еще одна машина? Может быть. Я попытался поднять тряпку и уронил. Когда я наклонился вперед, чтобы поднять ее, то пришлось на мгновение положить голову себе на колени. Дейрдре… Я позову дорогую мою сестру. Если мне кто и поможет, так это Дейрдре. Я вытащу Козырь и позову ее. Всего минута. Если бы только она не была мне сестрой… Мне надо отдохнуть. Я — рыцарь, а не шут.[23] Но иногда, когда расслабляюсь, я начинаю сожалеть об этом. О некоторых достоинствах шута. Если б чуть-чуть потеплее… Не так уж и плохо согнуться вот так… Что это, машина? Я хотел поднять голову, но понял, что не могу. Впрочем, какая разница, заметят меня или нет, решил я.

Сквозь ресницы я увидел свет и услышал мотор. Он не приближался и не удалялся. Просто ровное урчание. Потом я услышал крик. Потом щелк-пауза-хлоп дверцы автомобиля, открывшейся и закрывшейся. Я почувствовал, что могу открыть глаза, но не хочу. Я боялся, что увижу лишь тьму и пустую дорогу, что звуки вновь обернутся ударами пульса и шорохом ветра. Лучше сохранить то, что есть, чем рискованно играть.

— Эй! В чем дело? Вы ранены?

Звуки шагов… Это наяву.

Я открыл глаза. Заставил себя еще раз выпрямиться.

— Кори! Бог мой! Это ты!

Я выжал усмешку, обрывая кивок, чтобы не рухнуть.

— Это я, Билл. Как поживаешь?

— Что случилось?

— Я ранен, — сказал я. — Может быть, сильно. Нужен врач.

— Если я поддержу, сможешь идти? Или, может, отнести тебя?

— Давай попробуем пешком, — сказал я.

Он поднял меня на ноги, и я навалился на него. Мы направились к машине. Я помню лишь несколько первых шагов.

Когда баюкающая колесница превратностей судьбы качнулась последний раз, я попытался поднять руку, но понял, что рука к чему-то пристегнута, если судить по трубочке, тянущейся к ней, и решил, что возвращаюсь к жизни. Я втянул носом больничные запахи и сверился с внутренними часами. Прошло до черта времени, и я решил, что можно спать дальше. Мне было тепло и уютно настолько, насколько позволяла недавняя история. Угнездившись, я закрыл глаза, склонил голову набок и убыл обратно в сновиденье.

Позже, когда я вновь очнулся, то ощутил себя более здоровым и был привечен сиделкой: она сказала, что прошло семь часов, как меня привезли, и что скоро со мной поговорит врач. А еще она промокнула мне губы водой и сказала, что снегопад прекратился. Она проявляла явное любопытство.

Я решил, что самое время приниматься за измышление истории. Чем проще, тем лучше. Отлично. Я возвращался домой после продолжительного пребывания за границей. Я приехал на попутке, вошел в дом и подвергся нападению со стороны вандала или бродяги, которого спугнул. Я выполз наружу и позвал на помощь. Finis.

Когда я рассказал все это врачу, то с налету не смог сказать, поверил он мне или нет. Это был грузный человек, чье лицо обвисло и застыло очень давно. Фамилия его была Бэйли, Моррис Бэйли, и он кивал, пока я говорил, а потом спросил:

— Вы разглядели этого человека?

Я покачал головой.

— Было темно.

— Он вас ограбил?

— Не знаю.

— Вы носите бумажник?

Я решил, что лучше будет «да», чем «нет».

— Ну, когда вы прибыли сюда, при вас его не было, так что, должно быть, он его забрал.

— Должно быть, — согласился я.

— Вы меня вообще-то помните?

— Не то чтобы очень. А должен?

— Когда вас доставили, вы показались мне смутно знакомым. Вот, пожалуй, и все…

— И?.. — спросил я.

— Что за одежду вы носите? Кажется, нечто вроде униформы.

— Там Далеко сейчас это самый последний писк. Вы говорили, что я знаком вам?

— Да, — согласился врач. — А где же это Там Далеко? Откуда вы приехали? Где вы были?