3-я книга. Змей, охраняющий Шамбалу

Само сострадание человек проявляет в силу своих личных взглядов и убеждений, возможностей и иных факторов. Чем больше человек проявляет сострадание и милосердие, тем больше у него выделяется гормон стресса кортизол. То есть, по сути, человек, проявляющий сострадание и милосердие, имеет не просто больше шансов впасть в депрессию, а именно больше шансов достичь ангедонии. Ангедония в свою очередь сигнализирует о том, что у человека повышен ацетилхолин. Как только человек усиливает концентрацию внимания, ацетилхолин принимает устойчивую позицию в бессоннице, блокируя сон. Одновременно с этим гормон дофамин, не воспринимаемый умом в фазе ангедонии, путем синтеза последовательно преобразовывается в норадреналин и адреналин. Та часть дофамина, которая еще не переработалась путем синтеза, накапливается в виде повышенного уровня дофамина во фронтальном сегменте головного мозга, что приводит к непоследовательным и прерывающимся мыслительным процессам, характерным для шизофрении. Изначальное присутствие гормона кортизола разгоняется кофе (кофеином) на 30 % в организме, не истощая надпочечники в полной мере от кортизола во время всего ретрита випассаны. Ежедневный стресс до ангедонии и после ангедонии значительно сокращает запасы серотонина в организме. В такой комбинации ацетилхолин является частью педали газа, серотонин, как тормозящий нейромедиатор, сходит на нет, а дофамин (допамин) из тормозящего нейромедиатора переходит в возбуждающую группу нейромедиаторов в виде норадреналина и адреналина, и его остатки накапливаются во фронтальном сегменте. Отсутствие пищи в период ретрита випассаны не дает восстановиться серотонину, где даже минимальный достаток богатой углеводами пищи мог бы увеличить концентрацию аминокислоты триптофан. В моем случае не последнюю роль сыграл и никотин, частично блокирующий сигналы ацетилхолина. Этот момент в моем случае важен, поскольку меньшее поступление ацетилхолина могло закончиться обычном сном, а большее количество могло полностью заблокировать передачу возбуждения. Каким образом можно регулировать «правильную подачу» ацетилхолина без никотина, я пока высказаться не готов. Однозначно я готов утверждать, что базальные ганглии позволяют не вовлекать ум в процесс ходьбы, хождения в туалет, выпивания кофе. То есть все эти действия делаются машинально, пока внимание сконцентрировано на эпицентре в виде раздражителя, которым и является начало самого стресса, а именно когнитивного диссонанса, переплетенного с состраданием. Во время ретрита випассаны адреналин также выполняет одну из главных ролей разгона возбуждения и одновременно подготавливает разгон для фенэтиламина, где сам адреналин усиливает стресс, отгоняет сон совместно с ацетилхолином. Вся внимательность ума в процессе ретрита випассаны лежит на адреналине, и он же регулирует когнитивные процессы (процессы обработки информации) и концентрацию процессов мышления. Гормон глутамат помимо памяти никакие процессы не затрагивает, но в разгоне участвует, лишь удерживая логику «на плаву», то есть сам практик понимает сам себя, осознает сам себя, ориентируется в пространстве, но при этом само мышление уже разогнано, то есть сами процессы мышления ускорены. За все увиденное вне внимания сознания практика и за увиденное в случаях отвлечения сознания от концентрации внимания отвечает норадреналин, но и он же играет важную роль при концентрации внимания. Хоть норадреналин совместно с адреналином и образуют реакцию «борьба или бегство», но в моем случае бегство было исключено, и ум лихорадочно искал выход из непроходимого лабиринта тупиков, которые были мне навязаны всей «психотравмирующей ситуацией». То есть я бился до последнего, но было это не физически, а умственно. И последним заключительным гормоном является фенэтиламин, синтезируемый из фенилаламина. Именно этот гормон поднял меня на маниакальный уровень мышления, которое в сотни раз превышает обычный уровень. Мышление было не просто реактивным и быстрым, а всеобъемлющим как вся вселенная.

И вот примерно в тот же момент я и заметил в зеркале белый порхающий платок.

На сегодняшний день я уже знаю, что белый платок был проекцией моего физического тела, или электромагнитными колебаниями, или холодной плазмой или праной.

На сегодняшний лень я уже знаю, что я никогда в жизни ни к чему не прикасался, так как если бы я мог к чему-то прикоснулся, то атомы моей кожи слились бы с тем предметом, к которому бы я прикоснулся.

Но это не мешает мне быть среди людей и делать вид, что я как обычный человек сижу в тюрьме.

Я знаю и понимаю и, более того, осознаю, что нет никакой тюрьмы, нет никакого дерева, какое я мог бы посадить, нет никакого у меня дома, нет у меня никакой одежды, нет никакой пищи, вкусной или не вкусной, нет никакого материального мира вокруг меня. Все это можно перечислять до бесконечности.