По неисповедимым Божьим судьбам, видя себя вновь посреди сего града, в котором суждено было мне в первый раз увидеть свет, и от которого течением жизни увлечен я был так, что никогда уже видеть его не чаял, — сверх чаяния, вновь находясь посреди братий и ближних, в сообществе которых получил первые приятные ощущения жизни, — желал бы я совершенно предаться сильному влечению любви к отчизне, — любви, по которой, как изъясняется некто из Иерусалимлян — дети Иерусалима "возлюбили и камни его, и о прахе его жалеют" (Псал. 101:15), то есть, самые камни отечественного града им любезны, мил даже прах путей его. Сердце мое готово теперь воспевать этому граду песнь, которую они воспевали своему Иерусалиму: "Просите мира Иерусалиму: да благоденствуют любящие тебя! Да будет мир в стенах твоих, благоденствие — в чертогах твоих! Ради братьев моих и ближних моих говорю я: "мир тебе!"" (Псал. 121:6–8). Но что слышу? Эту сладкую песнь пресекает грозный глас заповеди Христовой, которая, как-будто по особенному намерению, ныне оглашает меня среди сего храма. "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня."
Что же буду делать? Восприиму иную песнь песнопевца Израилева: "только в Боге успокаивается душа моя" (Псал. 61:2)? Покорю любовь к ближним и братиям, — покорю любви к Богу и Христу; "забуду люди моя, и дом отца моего," и потружусь помнить только людей Господних и дом Отца небесного. В этом расположении духа и прерванную Иерусалимскую песнь продолжать мне позволено: "ради дома Господа, Бога нашего, желаю блага тебе" (Псал. 121:9). Боголюбезный граде! Ради святой Церкви, которая есть дом Божий, ради православных чад ее, которые суть присные Богу, желаю я тебе благ; и поскольку желаю для Бога, то и благ желаю Божественных, "мира Божия, превосходящего всяк ум, веры Божией," которая есть "Божий дар любви Божией, изливающейся в сердца наши Духом Святым."
Но не оскорбляю ли братий и ближних столь скорым отречением от любви отечественной?
Тотчас увидите, братия, что нет в этом несправедливости. Ибо и от вас не иного требую расположения, как того же, в которое себя поставить желаю. Если желаете быть достойны любви Бога и Христа: возлюбите Бога и Христа паче отца и матери, паче братий и сестер, паче всего, что вам любезно. "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня."
Когда, последуя Евангелию, возвещаю вам священную обязанность любить Бога и Христа превыше всего: это не значит того, чтобы я опасался найти в ком-либо из слышащих это прямую вражду против Бога и Христа. Есть и такого расположения люди, о которых Апостол пишет — "со слезами говорю" (Фил. 3:18[93]), о которых и я воспоминаю с ужасом, враги креста Христова," которые не хотят покорить ни разума своего вере Его, ни сердца своего, и говорят с изображенными в притче мятежниками: "не хотим, чтобы он царствовал над нами" (Лук. 19:14[94])! Но не сомневаюсь, что против таких каждый из правоверующих восприимет ревность Апостола, и не поколеблется, вместе с ним, отвергнуть их всей силой духа. "Аще кто не любит Господа Иисуса Христа: да будет проклят, маранафа" (1 Кор. 16:22[95]).
Есть иной род людей, между самыми верующими во Христа, и признающими над собой власть закона Божьего, которые ужасаются мысли поставить себя врагами против Бога и Христа, но которые не довольно ясно познают, не довольно глубоко чувствуют свою обязанность любить Бога и Христа, и потому не достигают всего блаженства, в сей любви заключенного.