3 ошибки наших родителей. Конфликты и комплексы

Там, где тревога соприкасается с ощущением нелюбви, возникает специфическая и гремучая смесь, имя ей — неуверенность. Человек может чего-то бояться, но если он чувствует себя любимым, «он не демонстрирует признаков неуверенности. Напротив, даже несмотря на свой страх он необычайно смел и решителен. Чувство, что его любят, позволяет человеку перешагнуть через свой страх, толкает на то, чтобы он двигался дальше, превозмогал трудности. И это правило не зависит ни от его возраста, ни от его пола, оно действует, и действует неотвратимо: огонь, вода и медные трубы не являются для него в этом случае проблемой. Но если ты не чувствуешь себя любимым, если у тебя нет этого внутреннего ощущения психологической защищенности, ситуация меняется с точностью до наоборот. И ребенок, чье чувство внутренней защищенности, как мы теперь знаем, находится под большим вопросом, оказывается в этом смысле под ударом. Чувство беззащитности ведет к ощущению неуверенности, он не уверен — ни в себе, ни в других людях, ни в мире, его окружающем.

Будь паинькой!

Каждый ребенок испытывает желание быть любимым, оно исходит из естественной, биологической потребности в чувстве защищенности. Но в какой-то момент он понимает, что его любят за то, что он делает, а не просто так. Это большое и чудовищное открытие: любовь к себе нужно как-то вызывать. Малыш присматривается к реакциям взрослых, смотрит, как они воспринимают те или иные его поступки, что им нравится, а что оставляет равнодушными.

Например, мальчик подмечает, что взрослые смеются, когда он примеряет отцовскую шапку. Потом он будет ходить с этой шапкой — надо й не надо, являться с ней при любом удобном и неудобном случае, пока, наконец, не столкнется с раздражением. Это раздражение взрослых — удар. Он ведь делал то, что им нравилось, он хотел вызвать их радость, чтобы почувствовать себя счастливым. Ни того, ни другого не удалось, на табло обратный результат, и внутри — какое-то щемящее, опустошающее душу состояние.

Маленькая девочка обрадовалась, узнав, что и папа, и мама приходят в восторг, когда она принимается мыть посуду — по-детски, так, как она это может, и так, как она себе это представляет. И вот она мчится к кухонной раковине один, другой, третий раз, и делает это только потому, что знает — это нравится ее родителям. Они смеются, хвалят ее и говорят прочие приятные вещи. Но вот мама почему-то отстраняет ее и говорит как-то грубо: «Ладно, уйди уже. Все равно потом перемывать. Еще разобьешь чего-нибудь». Почему уйди?! Почему перемывать?! Почему она что-то разобьет?! Больно.

Дети, конечно, не столь глупы, как мы полагаем. Они слишком хорошо замечают, что настоящее, а что поддельное.

Карл Густав Юнг

Подобных «мелочей» в жизни у каждого из нас было множество. Я, например, помню такую подробность из своей жизни. Мне было около четырех лет (так мне кажется). И в разговоре со своим дядей в присутствии мамы, бабушки и дедушки я сказал ему: «Курить — это вредно для здоровья». Поскольку дядя был единственным курящим человеком в нашей семье, а прочие члены моей семьи придерживались антитабачного закона, эффект был потрясающий — все порадовались моему сообщению, даже дядя! Я был вовлечен в разговор и чувствовал себя совершенно счастливым.

Через пару месяцев я повторил тот же номер, только в гостях, в присутствии тех же родственников, но на сей раз эта моя реплика адресовалась пожилой статной даме — хозяйке дома, которая смолила одну сигарету за другой. Каким же было мое разочарование, когда мои близкие после той же самой произнесенной мною фразы зашипели: «Что ты такое говоришь?! А ну перестань немедленно! Так со взрослыми нельзя разговаривать!» Теперь-то я понимаю, в чем была моя ошибка, и почему в одном случае моя реплика была принята «на ура», а в другом — с негодованием. Но тогда — тогда все было иначе. Я чувствовал себя ужасно и больше ни под каким предлогом не хотел встречаться с той женщиной и оказаться в том доме. Сколько таких ситуаций мы пережили за свое, в сущности, столь недолгое детство? Какой след они в нас оставили? Их бесчисленное количество, а след, оставленный ими, неизгладимый. Но, может быть, самое серьезное последствие этих «маленьких трагедий» для нашей будущности составляет иной их аспект.

Отец, как правило, отвергает своего сына или принимает его условно. Он может отвергать его как соперника или включить его в свое пассивное принятие ситуации, будучи не в силах совладать с подавляющей ролью матери мальчика.

Александр Лоуэн