Так называемая религиозная страна полна лицемерия, такой является наша страна. Трудно найти более лицемерную страну, чем наша. Трудно найти более сложную страну, более сложную расу, более сложную веру, чем наша. Ни одна другая раса не имеет такого лицемерия, какое есть внутри нас. Единственная причина этого — то, что мы вовлечены в бешеную гонку следования за кем-то, за каким-то идеалом, не понимая, кто мы — в то время как настоящая революция в жизни начинается с понимания того, кем мы на самом деле являемся. Она начинается с точного понимания, кем мы являемся. Один человек злой, другой очень жадный, еще кто-то — очень высокомерный. Если высокомерный человек попытается стать смиренным, что произойдет? Если кто-то эгоистичен, и все его образование, культура и священники предлагают ему отказаться от его эго и стать очень дружелюбным, и он пытается отказаться от своего эго, что он будет делать? Он может отказаться от эго? Он может отбросить эго? Кто будет отбрасывать эго? Тот, кто пытается отбросить эго, и есть само эго.
Вот почему эго саньясина гораздо тоньше, чем эго обычного человека. Оно должно быть таким. Обычные люди общаются друг с другом. Саньясины никогда не общаются друг с другом. Если вы предложите саньясинам пообщаться друг с другом, они не смогут.
Однажды я сказал одному знаменитому монаху, что ему следует пойти и встретиться с одним монахом. Он сказал, что это будет несколько затруднительно. В чем состояла трудность? Вопрос заключался в том, что, если эти два монаха встретятся, кто кому должен будет первым поклониться? Кто где будет сидеть? У кого будет место выше, а у кого ниже?
Однажды я приехал на религиозный фестиваль. Туда также были приглашены около тридцати или сорока монахов, принадлежавших разным верам. Организатор фестиваля хотел, чтобы все приглашенные сидели на одной платформе, но они не могли, потому что один был шанкарачарья, верховный священник индуистов. Он хотел сидеть на троне, и это было единственным местом, где он был согласен сидеть.
А когда шанкарачарья сел на трон, как могли другие монахи согласиться сидеть у его ног? Они сказали, что тоже хотят сидеть на тронах. А потом начались волнения из-за того, чей трон будет выше, а чей ниже.
Как вы думаете, эти люди были святыми или же они были безумными? Это смирение или же предельное проявление эго? Это утонченная форма эго. Так называемые святые люди борются друг с другом и заставляют обычных людей тоже бороться друг с другом. Везде, где есть эго, оно будет создавать конфликт, столкновение и борьбу.
Это — высокомерие. Эго никогда не может отказаться от эго. Когда оно вовлечено в отказ от эго, это само эго думает: «Мне следует быть смиренным». И что оно будет делать? Оно притворится смиренным. Когда вас встречает эгоистичный человек, он склоняет голову и говорит, что он — ничто. Когда он говорит, что он ничто, внутри он знает, что он — что-то. Когда он говорит, что он ничто… Только тот, кто знает внутри себя, что он — что-то, говорит, что он — ничто. В противном случае он этого не говорит. Как может жадный человек отбросить жадность? Если он откажется от жадности, то он ее отбрасывает только из-за жадности.
На самом деле ничто дурное никогда невозможно отбросить. Это так же, как когда есть темнота — темноту саму по себе нельзя убрать. Если это здание наполнено темнотой, мы не можем убрать ее, выталкивая отсюда. Если кто-то пытается вытолкнуть темноту, как мы его называем? Мы называем его безумным. У него не все в порядке с мозгами. Разве кто-нибудь может вытолкнуть темноту? Да, можно зажечь лампу. Когда есть свет, темнота исчезает сама собой, ее нигде не найти.
Точно так же нельзя убрать эго. Когда возникает простота, эго больше невозможно найти. Саму жадность невозможно убрать. Когда возникает покой, жадность больше невозможно найти. В жизни зло невозможно отбросить. Когда пробуждается добро, когда пробуждается божественное, темнота уходит сама собой.
Если мы вовлечены в отбрасывание эго, жизнь становится сложной — а мы все вовлечены в отбрасывание эго. Я встречаю людей, которые говорят мне, что они должны отбросить насилие внутри себя. Я спрашиваю их: «Как вы можете отбросить насилие?» Да, можно пробудить любовь, но отбросить насилие нельзя. Люди говорят, что они должны отбросить фальшь. Можно пробудить истину, но фальшь отбросить нельзя. Когда мы вовлекаемся в разговор на языке отбрасывания, начинаются усложнения, начинается конфликт.