Архитектура барокко стала полем столь прославленного позднее всеми европейскими Академиями принципа синтеза искусств. Если и раньше архитектор не мог обойтись без скульптора, резавшего капители и статуи в колоннаде, и живописца, покрывавшего стены росписями, то в эпоху барокко архитектура едва ли не впервые слилась со скульптурой и живописью в единое целое, «звучавшее» или «работавшее» всеми сторонами, подчинявшее массу, объем, ордер, скульптуру и живопись одной воле, прихотливой и загадочной одновременно. Ностальгия по этому времени, по синтезу искусств (иногда в барочном, иногда в неоклассическом претворении) оставалась до недавнего времени (а кое-где остается до сих пор) основой декорирования зданий в стиле модернизма; в Советском Союзе эта ностальгия, опиравшаяся на разработанную идеологию заимствования всего ценного из прошлого для современной художественной практики социализма, привела к процветавшему взаимодействию архитектуры и «монументального искусства», имевшего даже свою организационную структуру в Союзе художников.
Можно с улыбкой вспомнить, как в Ленинградской академии художеств, наследнице бывшей Петербургской Императорской академии художеств, в угловатых модернистских проектах 1980-х годов студент-архитектор обязательно вписывал в размашисто намалеванное сангиной угловатое здание хотя бы одно подобие скульптурного коллажа или пояса на прямоугольном участке фасада. Это решение предлагалось в ответ на строгий вопрос профессора: «А где у вас тут синтез искусств?»
На самом же деле барокко явило первый убедительнейший пример абсолютного синтеза искусств, когда здание без всякой функциональной необходимости превращается в подобную природному образованию скульптуру, а архитектор впервые воспринимается и как полноценный художник-скульптор. Недаром барокко придумано Микеланджело, скульптором и архитектором в одном лице, который, может быть, меньше преуспел на конструкторской стезе в рамках управления строительством купола собора Святого Петра, но зато превратил в своевольную скульптуру-водопад лестницу в интерьере библиотеки Лауренциана во Флоренции, а также скрестил скульптуру и архитектуру в капелле Медичи. Барокко породило первые здания-скульптуры, здания-объекты и в средовой квартальной структуре европейских городов.
Глава 4
Неоклассицизм и историзм
К середине XVIII века археология и зарождающаяся история искусства накопили столько знаний о памятниках Римской империи, что их просто необходимо было где-то использовать. Но, конечно, не такой рачительный подход породил неоклассицизм, новый могучий стиль, а чувство или рациональное понимание того, что искусство Древнего Рима не исчерпано, не «выучено» полностью, что за период барокко был сделан некий воображаемый шаг в сторону от постижения всех сохранившихся богатств Античности (и еще, к тому прибавим, могущих быть раскопанными в Европе, а также тех, к которым еще нужно было ехать в страны Леванта, на далекий Ближний Восток). Все эти богатства и впрямь не были освоены.
И вот культура в целом и архитектура на переднем фронте культуры начинают осваивать заново как будто испорченную стилем барокко античную ясность не только конструкций, но в первую очередь декоративных форм, причем не следуют за Витрувием с его триадой «польза – прочность – красота», а придумывают тяжеловесные и немного лукавые слова, как будто возникшие больше из чтения латинских авторов или отрицания барочных храмов Рима XVII века, чем из лицезрения самой Античности, театра Марцелла или портика Октавии. «Благородная простота и спокойное величие» Винкельмана рисуют образ нового искусства как повторения искусства древнего, которое, согласно этой формуле, обладает аристократической простотой (это вместо простоты буржуазной, вместо ренессанса, что ли?), а также величием, которое, видимо в отличие от взволнованных барочных форм, имеет спокойный характер. Если убрать из этой формулы простоту и спокойствие (как полемические положения, как следы борьбы с барокко), то останутся благородство и величие, что, кажется, точнее отражает основные лозунги неоклассицизма.
Архитектурный комплекс острова Новая Голландия, созданный в духе французского неоклассицизма, завораживает гармоничной монументальностью. Санкт-Петербург, 2016
Историю неоклассицизма можно изобразить как историю борьбы между собой художественных центров Европы того времени, но также и как ступени лестницы археологического, научного познания античной архитектуры, познания, сопровождавшегося соревнованием талантов, сочетавших обретенные, выисканные формы со все большим мастерством, со все большей убедительностью и свободой. В общем, этот процесс видится как непрерывная фотосъемка памятников Античности с одной точки, съемка, в которой совершенствуются и аппараты, и объективы, и мастерство фотографа, из-за чего снимки не только становятся резче и контрастней, но и художественно эволюционируют в сторону большего проникновения в суть фотографируемого.