300 лет

Директор сопротивлялся. С одной стороны, ему было жаль отправлять такую артистку в зоопарк, где остаток жизни ей придется махать хоботом, ловя бросаемые конфетки.

А с другой…

Он знал, что если Дэйзи ничего не ест в привычном цирке – значит, та же картина повторится и в зоопарке. И там она просто тихо угаснет, окруженная чужими равнодушными служителями.

Спасение пришло внезапно.

И с совершенно неожиданной стороны.

Неделю принципиально не притрагиваясь к веникам, Дэйзи здорово оголодала. И подчинясь зову организма, стала наконец грызть деревянную загородку. Как какая-нибудь лошадь.

Ей не мешали. Надеясь, что хоть это занятие выведет ее из ступора.

Но когда толстая опорная балка уже грозила переломиться и рухнуть, позвали циркового плотника Александра Даниловича.

Который работал тут давным-давно – с послевоенной поры. Добродушный, абсолютно лысый, и с густой окладистой бородой. И не обижался, когда порой кто-нибудь с сарказмом именовал его «светлейшим князем» по ассоциации с одиозным сочетанием имени и отчества.

Неся на плече свежеструганный душистый брус, плотник явился в слоновник.

– Ты тут поосторожней, – предупредил замдиректора. – Она ведь теперь малохольная. Затоптать ненароком может.

– Это ты брось, – отмахнулся плотник. – Животное – не человек. И ничего плохого не сделает, если я сам ее первым не обижу.

Фесунько молча открыл калитку.

Плотник спокойно вошел в загон и принялся выламывать остатки изгрызенной опоры.

Дэйзи внимательно смотрела за его действиями.

Потом вдруг тихонько протрубила.

То ли от нового человека, то ли просто от снедающей ее вселенской тоски.

Данилыч повернулся и ласково погладил ее морщинистый хобот.

– Эх ты, Евдокия, – так переиначил он на русский лад ее иностранное имя. – Голова твоя – два уха… Такая большая – и такая глупая. Что же ты вытворяешь? Стоишь тут и не ешь ни хрена. Так ведь и окочуриться недолго.

Дэйзи моргнула маленькими глазками.

А потом вдруг подняла хобот и принялась с осторожным любопытством перебирать густую Данилычеву бороду.

Фесунько замер: за последнее время это было первым случаем, когда безучастная слониха чем-то заинтересовалась.

Наигравшись с бородой, Дэйзи подхватила с полу березовый веник и как ни в чем ни бывало захрустела ветками. Маленький рот ее, казалось, изогнулся в подобии улыбки.

Кто-то сбегал за директором.

Залевский на цыпочках подошел к загону. Он боялся признаваться даже себе во внезапной радости. Но перелом был налицо.

И с этого дня дело прошло на поправку.

Дэйзи начала есть.

Правда, Данилыч навещал ее каждый день. Гладил хобот, похлопывал по ушам. И приносил в кармане морковки. Слониха жевала их так, будто в жизни не ела ничего более вкусного.

Через некоторое время она снова начала работать.

Правда, на манеже Дэйзи теперь обязательно требовалось видеть Данилыча, сидящего напротив выхода в первом ряду.

Зато к привычным номерам прибавился еще один.

Слониха стала изображать парикмахера.

Ее выпускали, одетую в зеленый передник, из кармашка которого торчали огромные ножницы и расческа. На арене стояли кресло и зеркало. Как в настоящей парикмахерской.

Данилыч со своей бородой красовался на привычном месте.

Дэйзи окидывала взором ряды и, увидев друга, призывно трубила.

Плотник покорно перебирался через барьер и садился в кресло.

Дэйзи неуклюже накидывала белый пудермантель, хватала расческу и принималась трепать его бороду. Время от времени опуская хобот в ведро и окатывая Данилыча с головы до ног водой. Вместо пульверизатора.

Номер был исключительным и шел просто на ура.

Так все в цирке вернулось на свое место.

Дэйзи работала, еще лучше, нежели прежде.

Однако мудрый Залевский чувствовал, что все не так просто.

Работая с разными животными, он знал их отличительные особенности.

И если хищники при всей кажущейся опасности были абсолютно предсказуемы, то лишь один бог ведал, что творится в голове у добродушного с виду слона.

Хотя внешне все шло нормально, реально установилось странное равновесие.

Фесунько продолжал числиться слоновожатым. Однако главенство это оказалось номинальным. Дэйзи ему подчинялась, но с таким безразличием, что любому было ясно: все идет не от души. И в любой момент она может перестать слушаться.

Он не исполнял необходимой роли звена между слонихой и людьми. Настоящего контакта между слоном и вожатым – на котором держится работа животного в мире человека – не возникало.

Для Дэйзи на всем белом свете осталось лишь два близких и небезразличных живых существа.

Плотник Данилыч. И одногорбый африканский верблюд Адольф.

Впрочем, верблюда слониха полюбила еще при Новаке. И иногда упрямилась даже при прогулках вокруг цирка, настоятельно требуя, чтобы рядом с ней молча вышагивал Адольф.

Сейчас ей весь мир затмил Данилыч.