300 лет

Оставалось лишь надеяться, что после встряски океанского перехода Дэйзи забудет Данилыча. Удовлетворится обществом верблюда и будет работать как прежде.

Но откровенно говоря, даже сам Сидоров верил в это с трудом.

3

В дороге замдиректора на некоторое время забыл о слоновой проблеме: собак рвало от морской болезни, и он сбился с ног.

По приезде в цирк города Филадельфия и обосновываясь там, Сидоров тоже был сильно захвачен хозяйственными вопросами.

Однако на первом же представлении прояснились предвестники грозы.

На манеж Дэйзи все-таки вышла, неохотно подчиняясь Фесунько.

Но даже в общем слоновьем приветствии участвовать не стала.

Когда ее собратья встали на тумбы и принялись хлопать ушами, поднимать ноги и совершать прочие действия, демонстрирующие дрессированность, Дэйзи повела себя, как слон в посудной лавке. Развернулась, поддала тумбу так, что прокатившись через всю арену, та ударилась о противоположный барьер – и медленно удалилась.

Невозмутимо помахивая хвостом-метелкой. За ней, презрительно шевеля губами, шагал верблюд. Как всегда молча, но всем видом выражая полную солидарность со своей ушастой подругой.

Правда, зрителями это было воспринято как специально организованная клоунада.

Однако у Сидорова заболело сердце. Как ни пытался он убедить сам себя, что все лишь временные трудности акклиматизации.

В репризе, изображающей школьный класс, Дэйзи тоже не сработала. Тупо стояла у доски, и, несмотря на всяческие намеки Надежды, даже не взяла мелок.

Мохнатые и когтистые ученики послушно листали книги, временами тявкали и зевали. Верблюд стоял, как памятник самому себе, и высокомерно, хоть и снизу вверх, оглядывал ряды жующих зрителей.

Но и этот номер тоже сошел за пародию.

Настоящий провал случился в «парикмахерской».

Чувствуя нарастающее отчаяние, Сидоров посоветовался с Надеждой и, поговорив с антрепренером, толстым веснушчатым американцем, уговорил одного из униформистов нацепить окладистую бороду и занять место в первом ряду.

Тут-то и произошло непоправимое.

Надежда, повторенная невидимым переводчиком, привычно, как в СССР, крикнула:

– Кто хочет подровнять волосы?!

Подсадной американец с фальшивой бородой перемахнул через барьер. Прошел и по-хозяйски уселся в кресло.

Невозмутимая Дэйзи подошла сзади, схватила самозванца поперек туловища и под вздох ужаса, пробежавший до самого купола, швырнула прочь.

Больше слониху на манеж не выпускали.

Держали в загоне, ожидая, когда она облагоразумится.

Дэйзи же стояла спокойно, неторопливо пережевывая захваченные из России веники. Она не собиралась голодать.

Она просто бастовала.

Словно чувствуя, что на нее устремлены все взгляды.

Что как назло, даже афишу американцы снабдили лаконичной надписью – «Elephants from the USSR !!!».

И отсутствие слонов перечеркивало саму идею гастролей.

Вокруг Дэйзи бегали все, кто был свободен от выступлений и возни со своими зверями.

Наконец догадались привести к ней в загон верблюда.

Адольф стоял рядом со слонихой, невозмутимый и высокомерный, как всегда.

Дэйзи поглядывала на него своими маленькими глазками в обрамлении редких черных ресниц. И обмахивалась ушами на американской жаре. Иногда тихонько трубила, порой касалась верблюда кончиком хобота. Адольф пожевывал что-то несуществующее, водя из стороны в сторону раздвоенными губами. И был явно солидарен с подругой, хотя не произносил ни слова.

Животные понимали друг друга, это было очевидным.

Они словно переговаривались, решив держать оборону.

И несмотря на общество друга, Дэйзи покладистей не стала. Наоборот, она уже не позволяла Фесунько даже просто вывести себя из загона.

А временами вдруг задирала хобот и трубила. Коротко и отчаянно.

Так, что в соседних загонах начинали волноваться слоны.

И тявкали встревоженные собаки.

И ученый осел, перепутав часовые пояса, разражался среди ночи долгим скрипучим криком.

Над цирком зверей в чужой стране нависло нечто гнетущее.

Лишь неутомимый Гриша без устали нарезал круги на своем маленьком вонючем мотоцикле, отрабатывая за всех.

Медведя не волновала реакция зрителей; он исполнял номер даже не за сахар.

Остальные тоже умели ездить, но Гриша по праву считался асом. Те просто работали. А он катался ради собственного удовольствия.

Больше всего на свете он любил лететь в клубах синего касторового дыма – с выпученными от усердия глазами, все равно куда и зачем.

Грише следовало родиться человеком; он сделался бы одним из великих мотогонщиков ХХ столетия.

Дай волю – он и сейчас помчался бы через всю Америку. До самой Канадской границы, потом в обратную сторону – до Мексиканской, потом еще куда-нибудь. Но увы, Гришу не выпускали дальше манежа.

Где он был готов летать по кругу целый день.

Но американцы жаждали слонов.

Которых не было.

Назревал международный скандал.

4

– И что вы намерены делать?

Невысокий человек в хорошо пошитом сером костюме, белой рубашке и при галстуке, вошел в номер Сидорова и прикрыл за собой дверь.