300 спартанцев. Битва при Фермопилах

«Кичась своей знатностью, Амомфарет привык помыкать своими согражданами, равными с ним по рождению, но помыкать царями нельзя! – молвил Менар. – Если Амомфарет пожелал взять на себя обязанность командовать войском, то мой сын имеет полное право присвоить себе славу этой победы. В данном случае Леотихид подражает Агамемнону, который уступал в искусстве ратоборства Ахиллу, однако по своему царскому праву он владел лучшей долей добычи. Амомфарет же уподобляется Терситу, пачкая свое имя непристойными словами, которые сыплются из него в моменты гнева!»

К негодованию Амомфарета, большинство его сотрапезников встали на сторону Менара, полагая, что царская власть в Лакедемоне священна, ибо оба царских рода ведут свое начало от Геракла, величайшего героя Эллады. Пусть командовал в сражении Амомфарет, но главою войска считался все-таки Леотихид. Как царь, Леотихид имеет право присвоить себе славу победы при Гиппокефалах.

«В случае поражения Леотихид сложил бы голову наравне со всеми спартанцами, – заметил кто-то из сотрапезников. – Это равенство в опасности позволяет Леотихиду распоряжаться славой победы по своему усмотрению».

Амомфарет для виду согласился с мнением большинства и даже извинился перед Менаром. Однако в душе он затаил злобу как против Менара, посмевшего сравнить его с Терситом, негодяем и трусом, так и против своего зятя.

Леотихид, вернувшийся с Истмийских игр, стал популярен в Спарте еще и потому, что, будучи в Коринфе, он свел знакомство с афинянином Фемистоклом. Тот убедил Леотихида в необходимости сближения Афин и Спарты перед явной угрозой со стороны персидского царя. Афинские и коринфские мореходы, ходившие к берегам Фракии, рассказывали, что персы наводят два гигантских моста через Геллеспонт. Ксеркс вознамерился соединить этими мостами Европу и Азию. Кроме этого, персы принудили подвластные им племена рыть широкий канал на полуострове Халкидика, возле горы Афон.

– Еще при царе Дарии, когда персы шли войной на Грецию, сильные северо-восточные ветры выбросили на скалы Афонского мыса четыреста персидских кораблей, – поведал эфорам Леотихид, узнавший об этом от Фемистокла. – Это бедствие вынудило Дария прекратить поход. Ныне Ксеркс, сын Дария, собирается вновь вести персов на Элладу тем же путем. Вот зачем персам нужен канал у горы Афон. Вот почему египтяне и финикийцы по приказу Ксеркса возводят мосты на Геллеспонте.

Эфоры внимательно выслушали Леотихида. Это известие встревожило их. Эфоры тут же вспомнили о тайном послании Демарата, предупреждения которого подтверждаются на деле.

Эфоры постановили отправить послов в Афины, чтобы договориться о месте и времени для встречи представителей от обоих государств.

Афиняне живо откликнулись на предложение из Спарты. Фемистокл предложил собрать представителей в Коринфе. Этот город стоит в самом центре Эллады, и до него удобно добираться как по морю из Афин, так и по суше из Лакедемона.

На встречу с афинской делегацией эфоры отправили троих послов: Леотихида, Гиппоноя и Клеомброта, брата Леонида.

* * *

Старейшина Евриклид, шагая через площадь Хоров, увидел в тени портика храма Диониса трех юных девушек, что-то оживленно обсуждавших. Приглядевшись, Евриклид узнал каждую из трех. Это были дочери знатнейших граждан Лакедемона. Старейшина прекрасно знал отцов этих юных спартанок, чья доблесть была общеизвестна.

– Та-ак! – сердито пробасил Евриклид, приблизившись к девушкам. – Вынужден вмешаться в вашу беседу, красавицы.

Подруги разом примолкли, обернувшись на старца, по морщинистому лицу которого было видно, что он чем-то недоволен. Две из них заметно оробели под нахмуренным взором Евриклида. И только третья не выглядела ни испуганной, ни смущенной. Это была Элла, дочь военачальника Пантея.

Устремив на Евриклида свои большие, дерзкие, светло-карие очи, Элла всем своим видом говорила: «Ну, нигде нет спасения от этих докучливых старцев!»

– Именно к тебе, дочь Пантея, хочу я обратиться, – сказал Евриклид. Протянув руку, он чуть оттянул в сторону широкий, ниспадающий волнистыми складками рукав ее длинного хитона. – Зачем ты носишь это, подражая варварам?

– Разве карийцы варвары? – Элла удивленно подняла длинные темные брови.

– Язык карийцев во многом отличается от греческого языка, значит, они варвары, – решительно заявил Евриклид. – К тому же карийцы пребывают в рабстве у персидского царя, а это тоже говорит о многом.

– Мессенцы давным-давно обречены быть рабами спартанцев, однако никто из лакедемонян не считает зазорным надевать мессенские башмаки, удобные для лазанья по горам, – остроумно возразила Элла.

– Уж лучше носить мессенские башмаки, чем карийские хитоны! – раздраженно фыркнул Евриклид. – Тоже мне – вырядилась! Хитон розовый, а рукава белые. Смех, да и только! И почему у тебя в волосах такие длинные заколки? Разве ты не знаешь, что такие заколки делают в Аргосе?

– О боги! Неужели аргосцы тоже варвары? – съязвила Элла, переглянувшись с подругами, которые с трудом удержались от улыбок.