33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

Они ещё долго пили, Штин снова стал говорить, подтверждая слова Вяземского, о договоре Москвы и Пекина управлять железной дорогой совместно и повторил свой вывод о том, что Маньчжурии скоро наступит каюк. Не самой, конечно, а привольному жительству здесь русских. Поэтому все, кто об этом знает, – собирают манатки. А когда Сорокин сказал, что Вяземский предложил прислать ему вызов, Штин, уже снова вполне пьяный, подвёл итог:

– И не примените этим воспользоваться-с!

Когда Штин уснул на своём ложе, Сорокин вышёл на улицу. Было уже темно, и не лило, он остановил извозчика, поманил его рукой, когда тот склонился, ухватил за ворот и стащил на мостовую. Потом он его долго бил, пока извозчик не перестал шевелиться. Наутро Михаил Капитонович об этом не вспомнил, он смотрел на пустое место, там, где была лежанка Штина, опохмелился и с удивлением разглядывал свои сбитые в кровь кулаки. К вечеру он закончил четверть и коньяк и не вспомнил о письме Иванова.

От уехавшего Штина осталась записка:

«Уважаемый Михаил Капитонович! Пока что возвращаюсь на разъезд Эхо до решения вопроса о вызове в полк. Как устроюсь в полку, отпишу Вам. По возможности – не меняйте адреса.

Ваш Ш.

P. S. Отвечу на Ваш вопрос, хотя допускаю, что Вы об этом уже не помните – мы ведь прилично выпили: Вы спросили меня, зачем я снова туда иду? Отвечаю: военные должны воевать, пока могут, каждый должен делать своё дело, и за всё надо платить».

Сорокин снова и снова перечитывал postscriptum и не мог вспомнить, когда он об этом спрашивал Штина.

Письма

Письмо Элеоноры