33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

Войны Сорокина. Элеонора

Элеонора держала в руках снимок с церемонии венчания Георгия Вяземского. Она показала его Сорокину:

– А ты возьмешь эту фотографию?

Михаил Капитонович бросил на открытую крышку чемодана вещи и взял снимок.

– Конечно, только надо завернуть, чтобы стекло не треснуло. – Он собрался положить снимок в чемодан, но Элеонора снова взяла его.

– Я так долго смотрела на твоих товарищей… Ты знаешь, мне кажется, вот этот высокий молодой человек… я его, по-моему, уже когда-то видела! – Она села к столу. – Только не помню когда!

Она положила фотографию на стол. До отъезда оставался час, вещи были собраны, и она обвела взглядом комнату. В возникшей паузе Михаил Капитонович тоже обвёл взглядом комнату, и вдруг ему стало грустно. На окне висела белая занавеска, на столе лежала салфетка, они были кем-то повешены и расстелены полгода назад, так пожелала Элеонора. А вот тут вдоль плинтуса когда-то спал Штин, головой на папахе и лицом к стене, и Михаил Капитонович видел его так ясно, как будто бы он и сейчас лежал здесь. И в углах клоками шевелилась пыль, до приезда Элеоноры она месяцами накапливалась и была похожа на огромные, оживавшие при малейшем сквозняке одуванчики. Сейчас было чисто и пахло свежевымытыми полами, а в верхней филёнке двери со стороны комнаты чернели три пустые дырочки от гвоздей для одежды – последние следы холостого жительства Михаила Капитоновича. Элеонора тоже видела и эти занавески на окне, и салфетку на комоде, и другую посередине стола. Над столом висело канаковое пятно купленного ими вместе абажура, она видела его не ясно, под потолком и одновременно отражённым на стекле фотоснимка, который сейчас был перед ней. И она вспомнила – стекло!

– Да, это он. – Она уверенно указала на самого высокого рядом с остальными на снимке Сергея Серебрянникова. – Я его видела в день отъезда, тогда в августе… Ещё дождь полил, а я в это время была в ювелирном отделе у Чурина. – Она посмотрела на Михаила Капитоновича. – А он нахал!

Сорокин с удивлением смотрел на Элеонору.

– Он стоял под маркизом, на улице… Был сильный ливень, и под маркиз набежали люди… Он посмотрел на меня… прямо так… нагло… у него были наглые глаза и очень нахальный взгляд.

У Михаила Капитоновича внутри ёкнуло, он присел и положил Элеоноре руки на колени.

– А рядом стоял я! Ты меня, случайно, не видела?

– Нет! – удивилась Элеонора. – А где ты был?

– Рядом!

– Рядом? Как? – Элеонора в замешательстве не знала, что сказать, она только видела, что глаза Михаила Капитоновича смеются. – Ты шутишь?

– Не шучу! Очень просто! В тот день мы с ним случайно столкнулись в Фуцзядяне, и он повел меня отмывать и скоблить!

– Скоблить? Что это?

Когда он рассказал ей о той встрече в китайском районе, в Фуцзядяне, они смеялись и тёрли болевшие от смеха скулы. Он ещё продолжал смеяться, а Элеонора вдруг замолчала. Михаил Капитонович глянул на неё.

– Ты чего? – спросил он.

– Ничего! – ответила Элеонора. – Всё лицо болит от твоего Серебрянникова.

Михаил Капитонович поднялся и повернулся к раскрытому чемодану, а Элеонора вдруг подумала, что она поступила нечестно, она слукавила, потому что, ещё смеясь над «нахалом» Серебрянниковым, она вспомнила другого нахала – Сэма Миллза. За последние полтора года, которые она прожила в Харбине, в английское консульство от него на её имя пришло ещё пять писем. Она не заметила, что Михаил Капитонович смотрит на неё, и вдруг увидела.

– Что? Что с тобой? Что ты так смотришь?

– Ничего… – Он снова присел около её колен. – А ты уверена? Нам действительно надо ехать?

Элеонора вздохнула и поднялась.

Она читала письма Сэма у себя в гостинице, когда возвращалась от Сорокина, а сейчас их целая пачка лежит на дне её чемодана здесь в этой комнате, потому что они решили, что последние сутки перед отъездом в Дайрен они проведут здесь, несмотря на то что это было неудобно: тесно и не было горячей воды. Но так было удобно ему – только сюда мог прибежать посыльный из городского управления полиции, чтобы принести ответ на написанное им вчера прошение об отставке. А ещё она его любила и не могла ответить себе на вопрос, почему же она хранит письма Сэма.

Её мысли прервал Михаил Капитонович.

– Посмотри, – он показал на окно, – по-моему, там уже стоит автомобиль! Что будем делать? Здесь ещё посидим, подождём посыльного или бог с ним, и поедем на вокзал, посидим в буфете? Я хочу забрать с собой фляжку!

Она подошла и положила руки ему на грудь.

– А ты с ней расставался, когда-нибудь?

– Нет, – соврал Михаил Капитонович, всё же помня, что несколько месяцев она лежала забытая в кабинете у Серебрянникова.

– Тогда, конечно, возьми! А когда ехать, реши сам!

Элеонора смотрела на него, и Михаилу Капитоновичу казалось, что она видит его насквозь, и отражённым от стены комнаты взглядом в затылок, потому что его затылку было тепло. Он сжал её пальцы.

Элеонора спросила:

– А ты договорился с хозяином квартиры?

– Да, я, как мы и договаривались, попросил его не сдавать ещё месяц-другой, и дал аванс! А твоя бронь в гостинице сохраняется?