33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

Сорокин просыпался тяжело, потому что всё время с кем-то разговаривал. Разговор был трудным, он кому-то что-то доказывал, ему не верили, и он продолжал. Те кто-то, кому он доказывал, менялись, они были неуловимы, и вдруг он проснулся и сел. Разговор прекратился. Он потёр глаза и стал искать часы. «Кукушка» висела на стене справа. Время было без десяти двенадцать. «Ночи или дня?» – подумал Михаил Капитонович. В окне на улице было светлее, чем в конторе, и он понял: «Дня!..» Он снова лёг, укрылся пальто и попытался вспомнить, что было вчера вечером. Это было сложно, поскольку в памяти образовались провалы. Однако он вспомнил, что после свалки пошёл к следователю, там показывал обложку найденной книги, ещё там был Яшка… Яшка тёрся к нему и пытался извиниться за то, что «кунал»… Потом был журналист… Он вспомнил, как они ужинали, и почувствовал голод. И вдруг ему в голову пришло когда-то давно услышанное о том, что на ночь слишком много наедаться нельзя, что от этого утром хочется есть ещё больше. «Кто это сказал?.. – попытался вспомнить он. – А ещё «лёгкая фамилия и трудное имя»…»

Он рывком сбросил пальто и снова сел: «Это же леди Энн… Элеонора… тогда… на санях… Она сказала: «лёгкая фамилия и трудное имя»! Это она ведь про Ива́нова! И правда, фамилия Ива́нов – это легко; а имя Всеволод Никанорович, конечно, это трудно! Вот!» – И у него всплыл весь вчерашний вечер. Вдруг ему показалось, что он услышал крики чаек, он прислушался: «Чёрт, не может быть – это же далеко! Какие они противные!» Он вспомнил возникшее у него вчера неприятное ощущение, когда увидел разгуливающих и летающих на свалке чаек. Раньше эти птицы всегда представлялись ему парящими над белыми бурунами синих морских волн, как символ далёкого и романтического чего-то, какой-то непостижимой свободы, а оказалось… Он прислушался, но вокруг было тихо.

«Померещилось!»

Михаил Капитонович накинул пальто, сунул в сапоги босые ноги и выбежал «до ветра».

«Бр-р-р! Какая холодина!» – подумал он, когда вернулся.

Есть было нечего, и он вспомнил позавчерашние колбаски Давида Суламанидзе и тут же снова то, что вчера они ели с журналистом.

Лишь сытыми можем мы зренье
На всё любопытно острить.
С стаканом раздавшись на креслах…

– Сытыми!.. Ха-ха!.. Да ещё на креслах…

Он посмотрел на стол, на нём было пусто: накануне Вяземский собрал все бумаги и отвёз их в главную контору лесосклада. Он увидел чайник, побулькал им и стал пить из носика, потом раскочегарил керогаз. На тумбочке под «кукушкой» Михаил Капитонович разглядел жестяную баночку с чаем и завёрнутый в бумагу хлеб. Баночка была от Румянцевых. «Ну вот! Хоть так, хорошо!» – и тут же вспомнил, что ему надо в тюрьму.

«В тюрьму… – Что-то из вчерашнего вечера стало ещё всплывать в памяти. – В тюрьму… А кто-то меня туда вчера не захотел везти! А?» Кучера он, конечно, не помнил, только тень: его лица в темноте не было видно, но ему показалось, что у того был знакомый голос…

«Чушь! Откуда?.. Я в этом городе никого не знаю… – подумал Михаил Капитонович, заварил чай и отломил хлеб. – Как же она была права… на ночь действительно нельзя наедаться… Очень хочется есть!» И ему тут же представились пельмени – гора в большом блюде – и острая китайская капуста. В кармане пальто оставалось немного денег; где находилась китайская харчевня, он помнил.

Иванов встретил его хмуро, глянул на часы, выставил на стол начатую бутылку водки и налил полстакана.

– Прощаю последний раз! Рассказывайте, что вам вчера поведал журналист!

Пока Сорокин собирался с духом выпить, следователь положил перед ним телеграмму.

– Когда у вас прояснится в глазах – прочитайте!

Сорокин выпил.

– Давайте! Переводите!

Михаил Капитонович смахнул выступившую слезу и посмотрел на текст, наклеенный на телеграфный бланк узкими полосками:

«Секретаря и горничную Екатерину Григорьеву подтверждаю. Список переданных ей на хранение моих вещей подтверждаю. Элеонора Э. Боули».

– Ну вот, Михаил, теперь в деле начинают появляться доказательства. А вы, кстати, Святых Даров давно не приобщались?

Сорокин посмотрел на Иванова.

– Я спрашиваю, вы у причастия давно не были?

– Не помню.

– А денег у вас много осталось?

– Почти совсем не осталось.

– Вот и хорошо! Сегодня среда, на хлеб и воду у вас хватит до субботы?

Сорокин застыл.

– В субботу приходите в Иверскую, а сейчас пойдемте посмотрим, как устроился Яшка.

Розыск Яшка

Иванов и Сорокин пошли на привокзальную площадь.

Перед тем как выходить, Иванов снял с полки папку и дал прочитать Сорокину первую страницу.