33. В плену темноты

Франклин обдумывал возврат к прежней более простой и незнаменитой версии самого себя: он вновь станет частью супружеской пары и заживет с матерью своих детей. Размышляя о несомненной добродетели подобной личной трансформации и пользе смирения, он одновременно видел вокруг себя и работяг, надувающих щеки от собственной важности и предвкушения почестей, которые ждут их наверху. Собираясь на подземное празднование Дня независимости, они даже напялили на себя красные свитера. По мнению Франклина, его товарищи невероятно глупы, если думают о себе как о национальных героях, когда все, что они совершили, – вляпались в неприятности и попали под обвал в дыре, в которой за гроши вкалывали лишь те, кому больше некуда было податься. Они стали знаменитыми, да, но это головокружительное ощущение собственной значимости, которое дарит вам слава, проходит быстрее, чем можно себе представить.

Франклин попытался было открыть глаза товарищам-шахтерам, но не преуспел, поскольку ему недоставало искренности: он-то знал, что научиться здесь можно только на собственном опыте. Вместо этого он наблюдал, как одержимость его спутников собственным величием в глазах всего мира обнажала их душевную мелочность и даже убогость. Я куплю себе «камаро». Меня просит дать интервью итальянское телевидение. Мой родной город хочет наградить меня медалью! Франклин был особенно зол на Рауля Бустоса, выходца из Талькахуано, за то, что тот никак не желал оставить в покое Марио Сепульведу и безжалостно высмеивал его за то, что тот сдуру объявил себя «единоличным и абсолютным лидером». Франклин полагал, что это собственное тщеславие Рауля повинно во вражде, вспыхнувшей между теми, кто живет на отметке 105, и теми, кто остался в Убежище, и ради того, чтобы не видеть Рауля (среди прочих), он и решил пропустить церемонию празднования. Но там, наверху, взрослая дочь Франклина, Каролина, как нарочно, подружилась с женой Рауля, Каролой. В письме к отцу она поведала о своей новой подружке и о том, как они подолгу разговаривают каждый день и поддерживают друг друга.

И вот однажды Франклин разыскал Рауля на отметке 105, дружески приобнял его за плечи и заявил: «Моя дочь говорит, что теперь мы с тобой должны подружиться. Потому что там, в лагере, она дружит с твоей женой. Смотри, она пишет мне об этом, – и Франклин с дружеской улыбкой показал Раулю письмо. – Но знаешь что, Бустос? Я никогда не стану твоим другом. Никогда. И знаешь почему? Потому что ты расколол нашу компанию, а этого я тебе никогда не прощу». Франклин понимал, что ведет себя глупо, но не испытывал угрызений совести ни позже, ни тогда, когда говорил это. «Мне было очень нелегко сказать эти слова. Но ведь я высказал их ему прямо в лицо, а не за глаза».

Франклин Лобос, который хотел помириться со своей женой, оказался не готов простить Рауля Бустоса. Он еще долго будет держать на него зло, даже когда станет приближаться день, если на то будет Божья воля, в который они по очереди войдут в стальную капсулу и поднимутся к солнцу и свету.