33

Я рванула в палату, где надрываясь от плача и кашля, захлёбываясь слезами и соплями, ко мне прижался Егор. А я не могла уже его жалеть. В моей душе росло раздражение, которое вперемешку с беспомощностью и безысходностью рвало меня на части. Я понимала, что наше пребывание тут бессмысленно, но и дома я ему помочь ничем не смогу. Мне хотелось оттолкнуть ребёнка и, сломя голову, бежать куда глаза глядят. Я разрыдалась. Телефон разрывался.

– Алло! – зло крикнула в трубку.

– Что вам привезти? – спросил заботливый муж и отец.

– Себя привези на моё место. Я не могу больше! – провыла я в телефон.

Я нажала отбой и рыдала уже навзрыд. Ребёнок в испуге посмотрел на меня и тоже начал плакать. Не прекращая реветь, я обняла его. Так нас застала врач, которая пришла на осмотр.

– Вы что, мамаша, так себя ведёте. Ребёнка напугали, – спокойно сказала она.

– Я не могу больше! Помогите ему!

– У таких неуравновешенных мамочек дети всегда болеют и долго не выздоравливают, – отчеканила врач. – Пусть кто-нибудь придёт в больницу вместо вас. Ребёнку ваше присутствие только вредит.

Приехал муж и остался с Егором. Я выбежала из ужасного места под названием «больница» и бежала, бежала, пока совсем не запыхалась. Сердце щемило и колотилось так, что готово было выпрыгнуть, а в ушах звенело Летовское: «Вырубите на хуй! В пизду такую жизнь». В руках и ногах – лёд, я поняла, что не чувствую кончиков пальцев. Мне необходимо было присесть. Я облокотилась о ствол берёзы, а потом медленно сползла по нему на землю. Я шептала неизвестным богам мою просьбу – молитву: или дать ребёнку выздороветь или забрать меня на тот свет. Моя душевная боль была невыносима.

Дома я тоже не могла найти себе места. Не могла ни есть, ни спать, ничего не могла. Я хотела заглушить боль алкоголем. Я пила и пила, пока на улице не стало совсем темно. Алкоголь кончился, а боль в груди не проходила. Стало ещё хуже. Я набрала номер мамы. (Стоит отметить, что моё общение с матерью прекратилось уже лет в 12, когда я окончательно поняла, что она меня не понимает. Я ей открывала душу, а она, хитрая, всё помнила и в ссорах «давила» на самое больное. Я отказалась от неё как от друга, хотя она никогда другом мне и не была. В этот момент я понимала, что маме не нужна, но другим – не нужна тем более). Она приехала тут же. Привезла гору успокоительных и каких-то антидепрессантов. Меня изрядно трясло, поэтому я, не глядя, заглотила все пилюли. Постепенно я начала успокаиваться и уже более связно могла излагать свои мысли. Я долго рассказывала маме всё, что происходит с нами, что хочу умереть, чтоб не видеть, как болеет мой сын. Дав мне выговориться, мама с горечью в глазах заключила: «Я думала, ты повзрослела, поумнела, а ты всё такая же ебанутая, как была». А я подумала, что с тех пор, как я перестала ей раскрывать душу, ничего не изменилось, и смахнула остатки слёз с глаз.

На улице уже была ночь, но я не хотела и не могла спать, несмотря на то, что выпила лошадиную дозу снотворных. Мы вышли на улицу.

– Мам, а почему люди, которые не хотят умирать, умирают. Я хочу, а меня не забирают на тот свет?

– Знаешь, Наташа, всё просто. Умирают те, кто уже не может дать ничего ни близким, ни себе, ни миру в целом. Бог видит таких людей и забирает их.

– Как, например, Информацию?

– Да. Дядя Лёша не сделал в жизни никому ничего хорошего. Он вышвырнул меня из квартиры, которую мы получили вместе. Отверг своих детей. Никому помогать не хотел – вот и сдох, как собака, один.

– С Информацией понятно. А папа мой почему так рано умер? Он же художник был…

– Его художества никому не были нужны. И всё, что мог, он уже нарисовал, лучше бы у него не получилось. О вас он не заботился, так же как и о новой семье, которую завёл. Вот Боженька смотрел-смотрел на него и понял, что тоже бесполезен этот человек, никому от него добра нет, только одни слёзы, и забрал его к себе, освободив родных и близких от него. И брат твой скоро туда отправится. А вот мамка твоя жива до сих пор, потому что нужна тебе и брату. Потому что делаю и стараюсь для вас. И тебе ещё многое предстоит сделать, от тебя всё зависит, в частности, здоровье твоего сына.

– Ему же от моих переживаний только плохо. Так, во всяком случае, сказала врач.

– Вот именно, что от переживаний ему плохо, а не от тебя. Он любит тебя, а ты его. Как ты этого не поймёшь, дура!

– Да я понимаю, вот только сделать ничего не могу.

– Можешь. Тебе нужно подлечить нервы, научиться иначе реагировать на болезнь ребёнка, и тогда всё пойдёт хорошо.