334.

Ступни его, носок к носку, попирали кафель пола, затиснутые в неволю шестидолларовых туфель, деформированные, недвижные. Когда-то он был на пляже с женщиной, и они расхаживали босиком по раскаленной блестящей пыли. Ступни ее были такие же страшные, как у него, но… Он со стуком свел колени и прикрыл растопыренными ладонями, пытаясь вычеркнуть память о… Но та просачивалась глубоко изнутри, капельками-предвестниками боли.

Стейнберг вручила ему маршрутку. Кого-то из отделения “М” переводили в хирургию на пятом.

— И поживее, — добавила она уже вслед. Когда толкал каталку, скорости своей он не ощущал, быстро там ни медленно. Его расстраивало, как сначала та мышца, потом эта рвгалась и пульсировала, как вскидывалось правое колено, а затем левое, как ступни в тяжелых туфлях попирали твердый пол без малейшего изгиба, словно полозья коньков.

Ему хотелось отрубить ей голову. Он часто видел, как это делается, по ящику. Он лежал с ней рядом — молча, хоть обоих мучила бессонница — и ночи напролет думал о гигантском стальном лезвии, которое обрушивалось со своей непревзойденной высоты и отделяло голову от тела, пока воображаемый свист неустанно разрезаемого воздуха не сливался с бибиканьем машин на шоссе под домом, и он засыпал.

Помогать забираться на каталку парнишке из отделения “М” не пришлось. Тот был черный — не коричневый, а именно черный, чернее не бывает, — сплошной комок мускулов и трясущихся поджилок, плюс словесный понос на нервной почве. На подобный случай у Капелла давным-давно была выработана стандартная процедура.

— Ну ты, брат, и вымахал. — (Начало.)

— Не, приятель, все наоборот — это у тебя тележка коротковата будет.

— Ну и сколько ж в тебе? Шесть и два?

— Шесть и четыре.

Когда дело доходило до ударной фразы, Капелл смеялся.

— Ха-ха, мне бы как раз четыре лишних дюйма не помешали! (В обуви Капелл дотягивал до пяти футов семи дюймов.)

Обычно в ответ тоже смеялись, но этот выдал продолжение:

— Тогда обратись к тем чудикам наверху; вдруг помогут.

— Чего?

— Хирурги — это по их части. — Теперь, когда последнее слово осталось за ним, парнишка изволил рассмеяться; Капелл же обиженно умолк.

— Арнольд Капелл, — захрипело из громкоговорителя. — Пожалуйста, вернитесь по коридору “К” к лифтам.

Он послушно поворотил каталку и вернулся к лифтам. Система управления движением отреагировала на его служебный бэдж. Уже не вспомнить, сколько лет компьютеру не приходилось поправлять Капелла через громкоговорители.

Он затолкал каталку в лифт. Уже в кабине парнишка повторил шуточку насчет четырех дюймов сестре-стажерше из медучилища.

— Пятый, — произнес лифт.

Капелл вытолкал каталку. Теперь направо или налево? Забыл.

В горле встал удушливый ком.

— Эй, в чем дело? — спросил парнишка.

— Мне нужно… — Он вскинул к губам ладонь. На что б он ни посмотрел, все казалось взаимоперпенднкулярным, словно внутри громадного механизма. Он выпустил каталку и попятился.

— С тобой все нормально? — озабоченно спросил парнишка, слезая с каталки.

Капелл пустился бежать по коридору. Поскольку вел коридор к хирургии, куда Капеллу и была выписана маршрутка, система управления движением помалкивала. При каждом вдохе сотни крошечных шприцов проникали ему в грудь и дырявили легкие.

— Эй! — выкрикнул доктор. — Эй!

В другой коридор, а там, словно б его вела рука провидения, — служебный туалет. За дверью все было залито ровным голубым светом.

Он захлопнул за собой дверцу одной из кабинок — старую, темного дерева дверцу. Он встал на колени возле белой чаши, в которой трепетала водная кожица, с готовностью струясь электрическими узорами. Окунул в чашу сведенные ладони и прохладной водой промокнул лоб. Отпало все — злоба, боль, жалость, все возможные чувства, о каких он только слышал — или видел разыгранными. Ближе к финалу он всегда ожидал своего рода возмездия и морально готовился к грохоту выстрела в конце длинного белого коридора, имя которому жизнь. Прямо гора с плеч долой, что он ошибался.

Доктор — или парнишка, которого Капелл вез в хирургию, — зашел в туалет и постучал в деревянную дверцу. Словно бы по счету “три”, Капелл сблевнул — точно в унитаз. С разнородной кашицей изверглись длинные кровяные нити.

Он поднялся на ноги, застегнул молнию и распахнул дверцу. Таки это был парнишка, не доктор.

— Мне уже лучше, — сказал Капелл.

— Точно?

— Все в норме.

Парнишка вскарабкался на каталку — которую сам оттолкал в такую даль, — и Капелл, обогнув угол, повез его в хирургию.

Энергия удачи, ощущал Эб, буквально струилась у него в жилах; как будто, переворачивая карту, он мог чуять сквозь пластик подушечами пальцев, бубна это или нет, которой ему не хватает до “масти”.

Нет.

Нет.

Нет.

Как выяснилось, можно было и не суетиться. Все равно у Мартинеса был “стрит” и банк забрал он.