36 рассказов

— Партридж был холостяком, а холостякам живется одиноко, знаете ли. Дайте им хотя бы полшанса, они не удержатся от сплетен. А я остался у него на ночь, так что у Партриджа были все шансы. И вот после долгого обеда, сопровождавшегося распитием бутылки вина, он поведал мне то, что ни для кого из них не было секретом: Мортимер наделал кучу долгов по всему Кембриджу. Такое случается со многими студентами, скажете вы, но в случае с Мортимером долги намного превосходили все его потенциальные доходы. Возможно, он полагал, что его слава удержит кредиторов от предъявления решительных претензий. Совсем как Дизраэли в пору, когда был премьер-министром, — снова хихикнул старик и продолжил: — Но один лавочник, абсолютно не интересовавшийся греблей, а тем более проблемами студентов, пригрозил объявить его банкротом — за неделю до гонки 1909 года. И несколько дней спустя Мортимер каким-то непонятным образом избавился от всех своих задолженностей, о которых никто больше и не вспоминал.

Старик опять замолчал, погруженный в глубокую задумчивость. Боб тоже хранил молчание, не желая отвлекать старика.

— Единственное, что я еще могу вспомнить, — это то, что букмекеры тогда сорвали куш, — неожиданно подал голос Диринг. — Знаю это по своему опыту. Один мой преподаватель поставил пять фунтов и проиграл и после не раз напоминал мне, как я все время твердил, будто у нас нет ни малейшего шанса на победу. А я, знаете ли, всегда это твердил — как оправдание на случай неудачи.

Он поднял глаза и улыбнулся своему гостю.

Боб сидел на краешке стула, весь под впечатлением от воспоминаний старика.

— Благодарю вас за откровенность, сэр, — сказал он. — Все это, разумеется, останется между нами.

— И вам спасибо, Кеффорд, — сказал старик, на этот раз почти шепотом. — Я рад, что хоть чем-то оказался полезен вам. Могу ли я вам еще чем-то помочь?

— Нет, спасибо, сэр, — сказал Боб. — Думаю, вы рассказали все, что я хотел узнать.

Он поднялся со своего места и, когда повернулся, чтобы поблагодарить миссис Эллиот, впервые заметил бронзовое изваяние руки, висящее на дальней стене. Внизу была надпись золотыми буквами:

Х. Р. Р. Диринг

1909–1910–1911

(Кебл, носовой гребец)

— Должно быть, вы были хорошим гребцом, сэр?

— Нет, не совсем, — сказал старый «синий». — Но мне посчастливилось три года подряд быть в команде-победительнице, что, конечно, не очень приятно человеку из Кембриджа вроде вас.

Боб засмеялся.

— Прежде чем уйти, могу я задать вам еще один вопрос, сэр?

— Конечно, Кеффорд.

— А бронзовую руку Дуги Мортимера отливали?

— Наверняка отливали, — ответил священник. — Но каким-то загадочным образом она исчезла из вашего клуба в 1912-м году. Несколько недель спустя состоявший при клубе лодочник был уволен без объяснения причин, что вызвало тогда немалый шум.

— Так и не выяснилось, за что он был уволен? — спросил Боб.

— Партридж заявил, что как-то раз в подпитии старый лодочник признался, что утопил руку Мортимера посередине Кема. — Старик замолчал, улыбнулся и добавил: — Лучше места для нее и не придумаешь, правда, Кеффорд?

Боб некоторое время думал над вопросом, прикидывая, как бы отреагировал его отец. А потом просто ответил:

— Да, сэр. Самое подходящее место.

Чистюля Игнатиус

Назначение Игнатиуса Агарби на должность министра финансов почти ни у кого не вызвало интереса. В конце концов, заметили циники, он уже семнадцатый по счету человек, занявший этот пост за последние семнадцать лет.

В своем первом официальном обращении в парламенте по случаю вступления в должность Игнатиус обещал покончить со взяточничеством и коррупцией в стране и предупредил, что ни одно официальное лицо не сможет чувствовать себя в безопасности, если за ним водятся хоть какие-то грехи. Свою речь Игнатиус закончил словами: «Я намерен очистить авгиевы конюшни Нигерии».

Особого резонанса речь министра не вызвала, о ней даже не упомянули в лагосской «Дэйли таймс». Возможно, редактор рассудил так: поскольку газета публиковала выступления предыдущих шестнадцати министров, у читателей может возникнуть ощущение, будто все это они уже слышали прежде.