36 рассказов

— Значит, вы из Англии. Что привело вас в Нью-Йорк?

— Я гонялся за одной американской романисткой, книги которой мое издательство хотело бы опубликовать в Англии.

— Ну и как? Преуспели?

— Думаю, мы подпишем договор на этой неделе. Хотя ее литературный агент пытается убедить меня, что автор своего рода помесь Толстого с Диккенсом и требует соответствующий гонорар.

— Ни тот ни другой не получали больших денег, насколько я помню, — сказал Эдвард Шримптон, энергично растирая спину полотенцем.

— Я тоже указал агенту на этот факт, но он возразил мне, напомнив, что именно мое издательство впервые опубликовало произведения Диккенса.

— Полагаю, вы напомнили ему, — сказал Эдвард Шримптон, — что все обернулось в конце концов весьма успешно для обеих сторон.

— Я говорил ему об этом. Боюсь, он больше заинтересован в сиюминутной выгоде, чем в памяти потомков.

— Я банкир, и мне знакомо это чувство. Общее между нами и издателями состоит в том, что наши клиенты всегда пытаются рассказывать нам сказки.

— Быть может, вы сядете и запишите одну из них для меня? — вежливо сказал я.

— Боже упаси! Вас, должно быть, тошнит при мысли, будто о каждом из нас можно написать книгу. Спешу вас заверить, что обо мне вы ее не напишете.

Я рассмеялся. Приятно слышать, что твой новый знакомый не собирается писать мемуары, которые сразу станут мировым бестселлером.

— Возможно, какая-то история спрятана в вас, только вы этого не осознаете, — предположил я.

— Боюсь, она вообще прошла мимо меня.

Мистер Шримптон вышел из кабинки и отдал мне полотенце. Теперь на нем был темный костюм с тонкой светлой полоской, какие носят банкиры Уолл-стрит. Он был высокий, крепкого телосложения и лысый.

О том, что ему уже за шестьдесят, говорили пышные седые усы, которые были бы больше к лицу вышедшему на пенсию английскому полковнику, чем нью-йоркскому банкиру.

— Долго собираетесь пробыть в Нью-Йорке? — поинтересовался мистер Шримптон, доставая из кармана пиджака кожаный футляр. Вынув очки, он надел их на кончик носа.

— Всего одну неделю.

— А найдется ли у вас время завтра для ланча? — посмотрел он на меня поверх очков.

— Да, я свободен. Все равно я не смогу выдержать еще один ланч с агентом.

— Отлично. В таком случае, почему бы вам не присоединиться ко мне? А я мог бы узнать, как развивается драма преследования ускользающего американского автора.

— Ну а я, быть может, выясню, какая история скрывается в вас.

— Безнадежно. Вы проиграете, если будете рассчитывать на успех, — сказал он, протягивая мне руку. — Итак, завтра в час дня, в ресторане для членов клуба. Вас это устраивает?

— Завтра в час дня, в ресторане для членов клуба, — повторил я.

Когда он покинул раздевалку, я подошел к зеркалу и поправил галстук. Сегодня вечером я ужинаю здесь, в клубе, с Эриком Маккензи, другом издателя, который и помог мне стать членом клуба. Эрик был другом моего отца. Они познакомились еще до войны, во время отпуска в Португалии. Меня избрали членом клуба вскоре после того, как отец передал издательство мне и ушел на пенсию. Эрик считал своим долгом поужинать вместе со мной каждый раз, как я бывал в Нью-Йорке. Люди, принадлежащие к поколению родителей, всегда смотрят на вас как на ребенка, которому нужны забота и внимание. Поскольку Эрик был ровесником отца, ему, должно быть, уже исполнилось семьдесят. Несмотря на то что он немного сгорбился и стал глуховат, с ним было приятно и весело коротать время, хотя он постоянно спрашивал, знаю ли я, что его дед был шотландец.

Я посмотрел на часы: Эрик должен появиться с минуты на минуту. Я надел пиджак и вышел в вестибюль. Он уже дожидался меня, читая клубные объявления. Я заметил, что у американцев есть склонность либо приходить раньше, либо опаздывать — они никогда не появляются вовремя. Я смотрел на сутулого седеющего мужчину. На пиджаке, я заметил, нет пуговицы. Я тотчас вспомнил, что в прошлом году у него умерла жена. Обменявшись приветствиями, мы поднялись в лифте на третий этаж и прошли в ресторан.

Ресторан клуба «Метрополитен» немногим отличается от подобных заведений других клубов: старые кожаные кресла, старые ковры, старые портреты и старые члены клуба. Официант провел нас к угловому столику возле окна, из которого открывался вид на Центральный парк. Сделав заказ, мы стали говорить о том, о чем обычно говорят, встречая знакомого дважды в год: о наших семьях, детях, общих друзьях, работе и, конечно, о бейсболе и крикете. К тому времени, когда речь зашла о крикете, мы перешли в дальний конец комнаты и уселись в старые, потертые, но удобные кресла. После кофе я заказал два бренди и смотрел, как Эрик срывает обертку с большой кубинской сигары. На обертке было написано, что она вест-индская, но я знал, что она кубинская. Я купил эти сигары в табачной лавке на углу Сент-Джеймс и Пикадилли. Там специально для американцев меняют обертку.[40] Я часто думаю, что это единственная в мире лавка, где товар высшей марки выдают за товар низшей. Например, я убежден, что мой поставщик вина поступает совсем наоборот.