36 рассказов

У меня только-только начался последний год учебы в Макгилле. Я, подобно благородному дворянину восемнадцатого века, внял просьбе буквально — и направил всю свою энергию на подготовку к выпускным экзаменам. Но Кристина по-прежнему занимала все мои мысли, и потому, когда в конце учебного года мне предложили место в юридической школе Гарвардского университета, я счел себя счастливчиком.

12 сентября 1968 года я отправился из Монреаля в Бостон.

Ты, наверное, был удивлен, почему я ни разу не заглянул домой за эти три года. Я знал, с каким неодобрением ты ко всему этому относишься. Стараниями миссис Гольдблат все были в курсе, кто отец ребенка Кристины, и мне казалось, что мое отсутствие может хоть немного облегчить тебе жизнь».

Раввин снова прервал чтение, припоминая, как миссис Гольдблат поставила его тогда в известность — все это она проделала исключительно «из чувства долга».

Раввин в ответ назвал ее «старой сплетницей, которая всюду сует свой нос». К следующей субботе она перебралась в другую синагогу, не преминув сообщить всем причину.

А он больше злился на себя, чем на Бенджамина. Ему бы следовало съездить тогда в Гарвард и сказать сыну, что он по-прежнему любит его. Но ему недостало сил простить.

Он снова взял письмо.

«За годы учебы в Гарвардской юридической школе я завел немало друзей обоего пола, но мне редко удавалось забыть о Кристине больше чем на несколько часов. Живя в Бостоне, я написал ей сорок с лишним писем, но ни одно так и не отправил. Я даже звонил, но отвечала все время не она. Случись это, даже не знаю, что б я сказал. Мне просто хотелось услышать ее голос.

Ты никогда не задавался вопросом о женщинах в моей жизни? У меня было несколько романов с умницами из Рэдклиффского колледжа, которые читали книги по юриспруденции, истории и естествознанию, и интрижка с продавщицей из магазина, которая вообще ничего не читала. Можешь себе представить, каково это — заниматься любовью, думая о другой женщине? Такое ощущение, что я все тогда делал на автопилоте, и даже былая страсть к бегу свелась к ежедневной часовой пробежке.

Задолго до окончания учебы нас стали интервьюировать ведущие юридические фирмы Нью-Йорка, Чикаго и Торонто. Не секрет, что молва о Гарварде идет по всему свету, и все же я удивился, когда мне нанес визит глава фирмы „Грэм, Дуглас и Уилкинс“, располагающейся в Торонто. Среди компаньонов фирмы евреи не числились, но мне понравилась мысль о том, что однажды на их бланке могла бы появиться надпись „Грэм, Дуглас, Уилкинс и Розенталь“. На ее отца это наверняка бы произвело впечатление.

К тому же, убеждал я себя, если я буду жить и работать в Торонто, это будет достаточно далеко, чтобы я, наконец, смог забыть о Кристине. А если повезет, то, может, я встречу другую женщину, которую полюблю так же сильно.

„Грэм, Дуглас и Уилкинс“ подыскали мне вместительные апартаменты с видом на парк и положили внушительное начальное жалованье. Я в ответ работал не покладая рук каждый Божий — чей бы Бог это ни был — день. И думал: продолжи я дальше занятия в Гарварде или Макгилле, это было бы что-то вроде учебных стрельб вместо реального боя. Я ни о чем не жалел. Работа была интересная, а вознаграждение — выше моих ожиданий. Теперь я вполне мог позволить себе „Тандерберд“, но мне этого уже не хотелось.

Новые подружки приходили и — стоило им только завести разговор о женитьбе — уходили. Еврейки обычно поднимали эту тему в течение недели, остальные ждали чуть дольше. С одной из них — Ребеккой Верт — я даже пробовал жить вместе, но это все быстро закончилось.

В то утро я ехал в офис — был уже девятый час, для меня это слишком поздно, — когда заметил Кристину на другой стороне битком забитого шоссе, за разделявшим нас барьером. Она стояла на автобусной остановке и держала за руку мальчугана лет пяти — моего сына.

Из-за утренней пробки еще какое-то время я глядел на нее, не веря собственным глазам. Я понял, что хочу смотреть на них обоих одновременно. На Кристине было длинное легкое пальто, показывавшее, что она сохранила фигуру. У нее было такое умиротворенное выражение лица, что я понял, почему мне так редко удавалось не думать о ней. Ее сын — наш сын! — был одет в бобриковое пальто не по размеру, голову его покрывала бейсболка, из надписи на которой следовало, что он болеет за „Дельфинов из Торонто“. Собственно, из-за этого я и не стал разглядывать его дальше. Помню, как меня свербила мысль: как вы оказались в Торонто, вы же должны быть в Монреале? Глядя в боковое зеркало, я видел, как они зашли в автобус.

Полагаю, в тот день я был не самым хорошим советчиком для всех обратившихся ко мне клиентов.