365 сказок (СИ)

Но стоило мне закрыть глаза, и я снова видел, как с треском ломаются рамы, как вылетают стёкла, впуская внутрь поток, живую стихию, не желавшую ни с чем соглашаться. И, наверное, нужно было бояться её, но я испытывал лишь странное удивление.

Океан что-то сделал со мной, он остался внутри и не желал уходить. Я знал, что даже солнце нисколько мне не поможет. Теперь я буду носить в себе стихию столько, сколько она сама того пожелает.

За окном разворачивалось весеннее утро, щебетали птицы, солнце искрилось в лужах и ручейках. Внутри меня обживалось тёмное море, а я… всего лишь пил чай, ожидая, когда стихия станет мне родной.

========== 052. Акварельный мир ==========

Сумерки были лилово-фиолетовыми, а местами, в тенях, будто пролилась синяя акварель. Странный свет розовато-белых небес, ещё хранящих поцелуи заката, превращал весь мир в нарисованный неуверенным художником, у которого в палитре были только синие, розоватые и фиолетовые тона.

Долина, поросшая молодым лесом, постепенно забирала вверх, а вдали виднелась гора, островерхая, с крутыми склонами. Однако пространство всё время искажалось, и потому трудно было понять, как далеко находятся эти склоны и скалы, как высока гора, не простой ли это холм, можно ли подняться на неё или лучше обогнуть.

Я шёл, вдыхая свежесть леса, влажную и манящую тысячами запахов, я ждал, что с небес сорвётся ночь, но она всё не наступала, а час сумерек тянулся так бесконечно, что в какой-то миг я решил — здесь не бывает иного времени суток. Впрочем, это могла быть ошибка, и я в очередной раз оказался в мире, который вычёркивал странников вроде меня из потока времени.

Так или иначе, но я двигался вперёд, я почти видел дверь, она ждала меня чуть в стороне за небольшим холмом, а может, скалистым выступом, выходом породы.

Но чем дальше я шёл, тем меньше я себе казался. В этом странном мире, где свет оставался таким неизменным и изменчивым одновременно, я словно уменьшался, в то время как остальной мир рос. Деревья превращались в великанов, настолько древних, что отчасти сухих, невысокий холм уже оборачивался горой, а гора, что манила издали, скрывала в себе целый хребет, выгнувшуюся позвонками спину таинственной земли.

Если сначала я слышал привычную для леса возню птиц и мелких животных, то постепенно мир словно затихал, но это было не спокойное затишье; что-то будто заставляло умолкнуть каждый звук, что-то большое, по-настоящему гигантское, что-то исключительной мощности и… наверное, красоты.

Я оглядывался, останавливался, вслушивался, пытался угадать или почувствовать, но понимание ускользало от меня, вокруг лишь растекались оттенки — лиловый, лавандовый, немного индиго, капля пурпурного… А потом они сменялись сиреневатыми, синими, тёмно-фиалковыми.

Может быть, мир хотел говорить со мной этими красками, но я не понимал такого языка и не мог ему ответить. Мне оставалось только идти сквозь травы, мимо деревьев и разросшегося кустарника, углубляться в мир, в котором с каждым шагом я становился всё незаметнее, всё незначительнее, точно растворялся в его фиолетовых тенях.

…Когда дорогу мне преградил овраг, разрезавший ровную плоть долины почти уродливым шрамом, я остановился на краю, вглядываясь вниз. Дно оврага выстилали тени, они были чёрными — иссиня-чёрными, как разлившаяся тушь, как тьма небес, в которой зажигаются звёзды.

Запрокинув голову, я увидел, что небо по-прежнему светло, по-прежнему чуть румянится, словно только что проводило солнце за горизонт. Но тут, в овраге, текла чистейшая ночь, такая густая, что её можно было налить в стакан.

Удивившись, я двинулся вдоль оврага, выискивая нечто вроде переправы. Отчего-то соваться в саму темноту не хотелось. И не потому, что там могло поджидать что-то опасное, злое, но я словно опасался слиться с ней. Ведь и так почти растворился в полутонах.

Странное чувство, что владело мной, вело меня по самому краю. Иногда камешки и песок тонкими струйками срывались из-под ступней и вливались в темноту на дне оврага, та принимала их, скрадывала и… ждала, когда я тоже сорвусь.

Я смотрел только себе под ноги, не желая падать. Оттого-то я не сразу заметил, что изменился и мир вокруг, изменилось небо. Из-за горы показалось бледное светило, оранжеватый лик его можно было бы наречь лунным, но в то же время в нём немало было и от угасающего, побледневшего солнца, которое валится за горизонт в осенних сумерках.

Зачарованный, я смотрелся в него, как глядятся в зеркало, я пытался угадать его имя, прочувствовать его свет. Тени и сумерки словно и не изменили своих оттенков, но я ощущал лучи, я видел восход. Наверное, это всё же луна, а может, тут нет ни солнца, ни луны, а эта большая звезда, оберегающая мир, почти призрачна и неизведана.