4. Акбар Наме. Том 4

Мой почтенный отец довольствовался уединением и жил вдали от суматохи мирского хозяйства⁷⁶. Он относился ко мне с большей любовью, чем к братьям, и с самого начала моего существования силой наставлений и примером своим ограждал меня от влияния своенравных и скверных. Он всегда оберегал меня с внутренней и внешней чистотой и поучал красноречивым языком на уроках истины.

С младенчества я в прятки⁷⁷ не играл, Ибо радели обо мне отец и мать.

Поскольку осваиваемые науки (улум муктасаби)⁷ скрывают за покровами духовную красоту, отец из любви к моему сбитому с толку «я» пожелал повести меня к их изучению. Но с пяти лет пребывал я в смятении, и сердце мое никак не желало слушать и говорить о таких вещах. Нрав мой похитил меня у сего проводника (рахбар)⁷ обители совершенных учеников и [лишил] света порога. Великие опасности бескрайней пустыни, заставляющие людей из людей спотыкаться, овладели палатами моей души. С возрастом и преумножением знаний искреннее отвращение усилилось, а непримиримое беспокойство возросло. Я отдалился от всех и наслаждался дружбой с безумием. И стал⁸⁰ желать смерти. Таинственное притяжение предводителя каравана Истины (отца Абу-л Фазла) привязало меня, беззаботного и бессердечного, к привычной обители знаний, и на пятнадцатом году жизни, когда крепкий сон беспечности сковывает всех людей, я пересек широкое поле мудрости и изобильные просторы доктрин множества школ. Преумножившиеся знания

усилили мою заносчивость, а опьянение просвещением лишь увеличило путаницу. Несмотря на то что у меня имелся такой могучий проводник и непрестанный опекун, буйство своевольного интеллекта возрастало, и самость проявилась в различных формах. Милостью источника возвышенных идей (отца Абу-л Фазла) я познал тайны последователей учения Платона⁸¹, сокрытые сокровища суфиев и чудесные наблюдения перипатетиков⁸². Естественно, такой избыток обучения и вызванная этим надменность уменьшили важность обманчивого мира. Тот же принцип, усиливший самовосхваление и самопочитание, привел к разрыву связей с 388 другими людьми. Я ощутил недовольство бессмысленностью темницы мира, и сердце мое было очаровано затворничеством. Мысль об отшельничестве возникла с новой силой. Безумство замешательства оказалось недостаточным, чтобы я проигнорировал указания мудрости и направился в непроходимую сторону. Болезнь моя не выглядела столь невежественной, чтобы я огорчал своих видимых богов (худаян-и-мад-жази)⁸ (то есть родителей). Я проводил свои дни в пустой радости и печали с угнетенным разумом. Мысль о свободе в какой-то мере приносила мне успокоение. Из низменных побуждений, которые у меня имелись, и от робости, являвшейся частью моего склада, и с моим великим отвращением к обществу, и из любви к уединению вошел я в

возвышенный зал замешательства и впал в странное состояние под воздействием чар внутреннего смятения. Недовольство (наразаман-ди) моего выдающегося учителя (пир)⁸⁴ такими беспорядочными желаниями повлияло (букв. «было близко») на меня, и всё же я был далек от того, чтобы отказаться от столь дерзкого мировоззрения. С каждым вздохом смирение пред выдающимся представителем царства просвещенности усиливалось, но время от времени обретали силу всевозможные порывы.

Случай был нужен, чтобы с любимой своей повидаться, Не мог я уже терпеть без любви, И не было рук, чтобы спорить с судьбой, И стоп, чтобы бежать⁸⁵.

Наконец, небеса поведали мою историю на славном (хумаюн) собрании Шахиншаха, и счастливая звезда зажглась на горизонте достоинства. Приехали глашатаи (кавушан), и меня озарил клич славы. Усилиями своей выдающейся души картина честолюбия стерлась из преддверия моего разума, а жажда аскетизма проявилась во всю мощь. Я был готов удалиться в пустыню безумия простоволосым и босоногим, сокрушить окружающую меня стену и встать на путь освобождения. Мой духовный лекарь (отец) знал, что царь века — проводник каравана почитателей Господа — был немного знаком с установлениями судьбы и потому взялся за мое исцеление. Он открыл свой ларец с драгоценностями и привил мне общительность. При помощи волшебства и очарования сего проводника я поспешил в святилище власти и прославил свое чело преклонением у порогов великого отпрыска царского рода. Без пятнышка развращающего понуждения на кромке одежд души моей, без мозолей на стопе поиска в широком поле алчности, до прихода стыда предвкушения и потери самоуважения, без посредничества и без взывания к кому-либо на меня снизошла милость Шахиншаха и подняла меня из бездны тьмы к высоте возвышенного ранга. Алхимический взгляд духовного и земного властелина дал новый толчок моей силе и [раскрыл] новые просторы моему сердцу. В какой-то степени я поборол собственный