Итак, если недоброжелательностью к врагам мы более вредим самим себе, то какое средство может быть действительнее к преграждению вражды и к удалению препятствий к нашему благополучию, кроме любви? Что может быть благодетельнее в этом случае, как не благотворения самим нашим недоброжелателям? Так, подлинно любовью и благотворениями врагам нашим мы сами себе делаем благодеяния. Одни миролюбивые наши поступки могут смягчить их жестокость, одни благотворения наши сильны будут заставить их содействовать нашему благу. Любовь и благодеяния суть единственное средство привести их в осознание несправедливой их против нас вражды, и даже заставить их самих искать примирения с нами.
Припомните, слушатели, сколь непримиримый враг Давиду был Саул? Он преследовал его повсюду, лишил его всего, даже жены, и неоднократно даже покушался на саму жизнь его. Но один взор на кроткое лицо Давида, оказывающего ему не мщение, но любовь, соединенную притом с благотворительностью, извлек из очей сего непримиримого врага слезы и искреннее признание в несправедливой против него вражде. Ожесточенное сердце неблагодарного Саула смягчилось так, что того, на которого прежде не мог смотреть равнодушно, назвал своим чадом: “
Итак, если не другое что-либо, то, по крайней мере, собственное наше благополучие, которое для всех нас вожделенно и дорого, должно заставить нас питать ко врагам нашим миролюбивые чувства, и при всяком случае, по возможности, благотворить им.
Сколь ни драгоценно для всех внешнее земное счастье, но для христиан не достаточно любить врагов для того только, чтобы тем беспрепятственнее наслаждаться выгодами сей жизни. Любить врагов, искать с ними примирения и прощать им обиды мы должны более всего для того, чтобы получить некогда прощение от Бога в своих собственных грехах.
Рождаясь во грехах и беспрестанно во всю жизнь оскорбляя ими своего Творца, не имеем ли нужды искать примирения с Ним; не должны ли мы всеми силами стараться о прощении грехов? Какой больной для облегчения своей болезни не прибегает к помощи врачей? И мы ли, будучи все в язвах греховных, не позаботимся уврачевать их? Но к чему прибегнем, чтобы преклонить правосудного Бога к нам на милость? Какое средство может быть к тому действительным? Может быть, молитвы наши могут смягчить строгость суда Его к нам немилосердым? Нет! Он отвратит очи Свои от нас, не услышит голоса нашего, если мы, прося отпущения собственных грехов, не хотим забыть оскорблений, причиненных нам нашими собратьями. Да и как осмелимся произнести тогда к Богу: “Отче! остави нам долги наша,” когда сами и в мыслях не имеем оставить подобние долги ближним нашим?