40 австралийских новелл

Странное, нездоровое любопытство овладело мной, и я пошел за ними, держась на порядочном расстоянии. Вдруг я услышал позади мягкий шорох шагов и краешком глаза увидел, что Чарли бежит в тени деревьев, которые росли вдоль тротуара. Но, охваченный любопытством, я сделал вид, что не заметил Чарли, и ускорил шаги. Забыты были все предостережения матери, что нельзя уходить из дому на ночь глядя, забыто было, что мать не находит себе места, когда меня нет дома.

Я стоял на широкой, ярко освещенной улице и с нетерпением ждал, когда же наконец можно будет перейти ее. Далеко в небе играли красноватые отсветы городских огней, а монотонный шум города смешивался с нестройным дребезжанием трамвайных звонков. На минуту я потерял из виду Лили и парней, но потом увидел, что они свернули на улицу, ведущую в парк.

Я помчался в парк, вглядываясь в темноту, пытаясь уловить звуки знакомых голосов. Над головой вздыхали, скрипели, шуршали, словно ворочаясь в своих постелях, темные деревья. Воздух был напоен пряным запахом эвкалиптов, и луна излучала мягкий свет, прорезая во тьме серебристые дорожки. Я увидел, что Лили сидит на скамейке между двумя парнями, а Томми Джемисон присел перед ней на корточки. Крадучись, я подобрался поближе и спрятался за деревом.

— Давайте сядем на траву, — услышал я голос Томми, который лениво перебирал камушки на дорожке. Лили покачала головой и хихикнула.

Вдруг Томми порывисто встал, схватил Лили за руку и легко, без всякого напряжения потянул ее со скамьи. Она откинулась назад и вцепилась руками в скамейку, но Томми обхватил ее рукой за талию и поволок к большому развесистому дереву. Лили яростно сопротивлялась, пытаясь вырваться, но Томми вдруг рывком приподнял её, потом сам опустился на колени и бросил Лили на землю.

— Полегче, Томми, — нервно сказал Берт Джонсон.

Томми не ответил, он жадно прижимался губами к лицу Лили. Его товарищи сначала пугливо озирались по сторонам, а потом, словно околдованные, уставились на борющуюся пару. Платье у Лили задралось, и обнажились ее стройные коричневые ноги и бедра.

Лили вскрикнула.

— Оставь ее! — настойчиво потребовал Берт.

— Заткнись, — пробормотал Томми сквозь стиснутые зубы. — Подумаешь, гордячка! Сама же пошла с нами.

— Кто‑то идет, — испуганно сказал Берт. — Бежим! — Он нагнулся и потянул Томми за пиджак.

Я тоже услышал чьи‑то быстрые шаги. Потом я увидел, что Чарли с отцом бегут к нам. Томми нехотя поднялся.

— Ну, чего вы испугались? — с издевкой спросил он приятелей. И тут же замолчал, когда увидел, что к ним, спотыкаясь, приближаются Сэмюэльс и Чарли. Лили все еще лежала на земле. Она сердито плакала, пытаясь натянуть платье на колени.

Гневно бормоча что‑то хриплым голосом, Сэмюэльс швырнул Томми На землю, а Берта Джонсона стукнул в живот. Потом он подбежал к Томми, который поднимался словно в полуобмороке. Сэмюэльс в ярости швырнул его обратно на землю и принялся бить. Он оставил его, только когда сам, казалось, обессилел, потом подошел к Лили и подождал, пока она встанет. Не глядя на отца, Лили с трудом поднялась.

Я все еще дрожал, когда они уходили из парка, отец и Чарли, а между ними Лили. Их силуэты все уменьшались и уменьшались и наконец совсем исчезли в темноте. Я посмотрел на парней. Они шли все вместе, и товарищи с двух сторон поддерживали Томми.

Зловещая тишина опустилась на парк. Высоко в небе плыла маленькая луна. Со всех сторон, словно строгие, неулыбчивые часовые, меня обступили деревья. Мне было стыдно и неприятно. Я знал, что во всем, что произошло сейчас, виноваты не только Томми Джемисон и Берт Джонсон, но в какой‑то мере и я.

Потом я вспомнил, что меня давным — давно ждут дома, и побежал, чувствуя тяжесть на сердце от тайного сознания своей вины.

ЭДИТ ДИСМЭК

ПРОДАЖА ГОЛОДНОГО ГЕРБЕРТА (Перевод С. Дзенит)

Они ехали рядом через луг, поводья были ослаблены, позвякивали кольца на уздечках, и уже во второй раз в это утро Макс обратил внимание, что его маленькая дочка ведет себя как‑то слишком сдержанно. Он думал о причине этой сдержанности: то ли после первого года, проведенного в школе, она снова старалась привыкнуть к домашней обстановке, то ли общение с другими, более светскими людьми приглушило в ней детскую восторженность, то ли в школе она так тосковала по дому, что теперь замкнулась в себе. Вся она стала какой‑то натянутой, напряженной, скрытной, так что трудно было догадаться, о чем она думает.

Ему же казалось, что такому чудесному утру нельзя не радоваться. С вершины холма небо было похоже на голубую чашу, наполненную хлопьями взбитых сливок, а на горизонте, словно очертания крепости, четко вырисовывалась линия гор. Прямо перед всадниками, совсем низко стрелой проносились птицы, слышался задорный лай двух сторожевых псов, когда они забегали вперед и обнюхивали пни или гонялись за зайцем. Под легким ветерком по траве шли зеленые волны и, словно в танце, трепетали листья на деревьях.