40 градусов в тени

– Почему нет, могу рассказать. Если подходить сугубо формально, то никакой дискриминации евреев в СССР в этот период не было. Так, например, в 1989 году процент лиц с высшим образованием среди евреев СССР составлял 43,3, в то время как среди других национальностей Советского Союза этот показатель составил 12,1 процента. На самом деле дискриминация фактически была, однако антисемитская политика партии и правительства как внутри страны, так и на международной арене не основывалась на каких-либо официальных решениях, и никто не видел писаного документа правительства и Центрального комитета на этот счет. В отличие от фашизма, где антисемитизм был сформулирован в виде законов, в СССР антисемитские действия основывались на устных указаниях или иносказательно сформулированных тезисах в печатных партийных документах. Эта особенность антисемитизма в СССР объясняется наличием надгосударственной структуры, каковой была коммунистическая партия. Поскольку руководители всех без исключения государственных учреждений являлись, как правило, членами партии, то они были обязаны подчиняться указаниям ее руководства. Поскольку четких письменных указаний не было, реальная политика на местах определялась ментальностью руководителя того или иного масштаба, стоящего в тот момент у власти, и его ближайшего окружения. Более того, уровень антисемитизма отличался в различных районах страны. Достаточно влиятельные руководители могли не соблюдать антисемитские устные указания и оставлять на службе, а также принимать евреев, требуемых для успешной работы. Так было всегда. Например, перед Второй мировой войной, во время войны и сразу после в промышленности работало непропорционально много евреев на должностях различного уровня, поскольку необходимость обеспечения военного превосходства не давала возможности заменить евреев на кадры «коренной» национальности. Их просто не было. Чрезвычайно распространенной практикой брежневского периода было назначение директоров из лиц «коренной» национальности, в то время как заместители и основные специалисты были евреи. Эти евреи часто становились исполняющими обязанности директора вследствие смерти русского руководителя или его ухода на другую работу. Иногда их потом утверждали на этой должности. Таким образом, имело место некоторое противоречие: с одной стороны, евреям ставились препоны, с другой стороны, в важнейших отраслях промышленности и науки ряд евреев занимали ведущие позиции. Например, в последние годы доля еврейского населения в СССР была около одного процента, а доля награжденных государственной премией была 12 процентов, и это при предвзятом подходе к отбору награждаемых. Среди научных работников доля евреев в относительных величинах была в шесть раз выше, чем их доля среди всего занятого населения СССР. Евреев хотя и с некоторыми ограничениями, но всё же принимали в престижные вузы, за редким исключением. Вообще в вузах процент студентов-евреев по отношению к общей численности молодежи был в три раза больше, чем в среднем по стране. Ну какая уж тут дискриминация, если практически все советские евреи имели престижные, интеллектуальные профессии?! Какая уж тут дискриминация, если среди евреев было непропорционально много лауреатов, академиков и так далее?! На самом деле, хотя неписаное правило трех «не» после Шестидневной войны на закрытых предприятиях действовало, в других местах почти повсюду способные евреи пробивались. Несметное количество евреев (относительно их общей численности в СССР) было среди начальников малого и среднего уровня. На них держалась вся советская индустрия, поскольку, с одной стороны, они не хотели заниматься общим администрированием вместо реальной работы, а с другой стороны, они не были рядовыми сотрудниками, которые не несут груз ответственности. Не черпайте свои знания из рассказов отказников семидесятых годов, они ведь все слегка помешаны на жупеле антисемитизма и стараются изо всех сил показать свою значимость. На самом деле всё было не совсем так. Теперь отвечу на вопрос, как я, беспартийный еврей, защитил докторскую диссертацию и пробился на приличный уровень. Дело в том, что в НИИ и в вузах была очередь на вступление в партию для сотрудников с высшим образованием. Поскольку рабочие в партию в массе своей идти не хотели – им это было ни к чему, а интеллигенция туда стремилась (членство в партии способствовало карьерному росту), то установили пропорцию примерно три к одному: вступят трое рабочих в партию – можно принять одного интеллигента. В НИИ и вузах рабочих было мало, и очередь двигалась очень медленно. Когда меня спрашивали, почему я не в партии, то я отвечал: «Стою в очереди!» Срабатывало! Предвосхищая ваш следующий вопрос, зачем я эмигрировал в Израиль, отвечаю: «Не знаю!» Деятельность еврейских активистов и борцов за выезд в Израиль была совершенно неизвестна подавляющему большинству советских евреев – например, я ни одного живого еврейского активиста в жизни не видел и не слышал, – не оказывала на них ни малейшего влияния и не имеет никакого отношения к большой алие 1989–1991 годов. Эти активисты представляли собой, при всем уважении к ним, ничтожно малую кучку людей, действовавших в основном в Москве, Ленинграде и Прибалтике, которые, видимо, и сталкивались с целенаправленным антисемитизмом, а потом гипертрофированно рассказывали это в своих рассказах и мемуарах.