40° по Валентину (СИ)

Валик задумался — а и правда, не утопли бы. Наверное.

«Смотри свои пиздострадания, умник. Не буду отвлекать. Соскучишься — пиши», — настрочил Макар и вышел из сети.

Отложив телефон, Валик сполз ниже и полез за сырными шариками, ловя себя на мысли, что уже не слишком-то интересно смотреть фильм в одиночестве.

С наступлением темноты пробудилось еще более древнее зло, чем Макар, — приперся Антон, которому Валик обрадовался больше, чем обычно, ведь оставаться наедине со своими мыслями он больше не мог. Его распирало изнутри новыми переживаниями, а Антон всегда умел делать такое участливое выражение морды, что поток красноречия начинался сам собой. Только в этот раз Валик не знал, с чего начать. Антон помог ему, споткнувшись о забытую на кухне Варей машинку из деталек лего.

— Вот это тачила! — восхитился Антон, по привычке тряхнув головой, будто отбрасывая с лица патлы, хотя мама недавно загнала его к парихмахерше, и та отстригла ему все лишнее.

Валик промотал в уме шутку в духе «хорошо, что только на голове, хотя какая разница, если все равно отстригли только то, что было длиннее пяти сантиметров», и произнес:

— Варя выпросила на Новый год.

— Вы с ней собирали? Или с батей?

Сам боженька — гейский точно — велел признаться, и потому Валик сказал:

— С Макаром.

Антон снова тряхнул башкой:

— Чё за Макар? Я только одного знаю, с турфака который, но если ты с ним собирал, значит я Саша Грей в Диснейленде.

— Значит, ты Саша Грей, — поворачиваясь спиной и доставая кружки с полки, вздохнул Валик. — Слушай, Тош… Как бы ты отреагировал, если б узнал, что твой друг гей?

— Не знаю, но пить бы с ним точно не стал. Что за намеки? — Антон сел за стол и колупнул ногтем кожицу мандарина, лежащего в вазочке. — Валёк, ты сейчас пургу гонишь, отвечаю. Я тоже поначалу думал, что он того, особенно после того, как он меня веником отхлестал по сраке с таким удовольствием, но они с Раей…

— Ты что несешь? — обернулся Валик, держа кружки с чаем.

— Ты же про Калмыка разговор завел? — заморгал Антон, перестал колупать мандарин.

— Какого, на хер, Калмыка, — Валик поставил кружки, снял очки, чтоб было не так страшно смотреть на охуевание Антона, когда тот увидит то, что Валик собирался ему показать. — Я про себя.

Открыл переписку и положил перед ним. Антон наклонил голову, смотря в окошко чата одним глазом, как ворона, ткнул в фото, увеличивая.

— Это кто? Ты?

— Нет, мамка твоя! — возмутился Валик. — Тоже в фан-клуб к Макару записалась.

— Да не, вряд ли, она батю любит, — сказал Антон задумчиво. — Это настоящее, не фотожоп?

Валик, смотря в кружку, рассказал Антону все, начиная с того, как Макар его узнал, и заканчивая вчерашними обжиманиями. Даже про сегодняшние сны рассказал, отчего стало легче, но не совсем, потому что Антон молчал и неясно было, какие процессы происходят в его черепной коробке.

— М-да, — произнес Антон, когда он закончил. — Не ожидал от тебя, Валёк. Ну… Что я могу сказать. Вы хорошо смотритесь вместе. Подарю тебе на энгэ перцовый баллончик, чтоб от поклонниц его отбиваться.

— Я тебе как другу рассказал, а ты стебешься!

— А какой я друг, если не постебусь? Валёк, не бери в голову, бери в рот, как завещали предки! Тебе как, понравилось? Письку-то теребонькал потом или так, висячок?

— Фу, блядь, Антон!

Антон ржал, захлебываясь от восторга, что так удачно пошутил, потом сделал почти серьезное лицо и выдал:

— Кор-роче. Это твой выбор, Валёк, и скажу честно, Макар — это хорошо. В сравнении с бубонной чумой, к примеру, или нашей деканшей. Пока ты не носишь розовые футболки с блестками и не завел «Тик-ток» — все заебись. Встречайся с кем хочешь, главное, мне не рассказывай больше, как вы там… Ну, письки дрочите или трусы друг другу дарите на двадцать третье февраля.

— Антон! Что ты гонишь-то? — Валик, содрав кожуру с мандарина, бросил ее на стол. — Какое «встречаться»? Какой Макар?

— С турфака который.

— Я не понимаю, что со мной происходит и что делать, а ты…

— Снимать трусы и бегать! Ладно, плохая шутка, соглашусь, тем более так ты уже делал. Это ж что он там у тебя увидел, что влюбился с первого взгляда…

Мандарин полетел в Антона, отскочил и упал в кружку, обдав его брызгами. После более продуктивной беседы Антон пришел к выводу, что если очень хочется, то зачем себя ограничивать. Мало ли кому что нравится. Кто-то, вон, подушки с анимешными тянками с алика выписывает, кто-то с подворотами в морозы ходит, кто-то АУЕшные посты в телеге пилит, типа «брат, братан, братишка», а кто-то с мужиками сосется.

— Не запаривайся так, Вэл. Мы с Калмыком за тебя любому пасть порвем, если кто-то косо посмотрит. И если этот Макар с турфака тебя обидит…

— Ты стебешься надо мной! — воскликнул Валик, но Антон, похоже, говорил всерьез:

— …то мы и ему ебало разобьем. Понял? Потому что ты наш дружбан. И это мы тебя, как бы, тогда в сквер выпихнули. Типа мы в ответе за последствия. Ага. Пошли лучше в контру порубимся, я к тебе зря с ночевкой отправился, что ли?