44e4a70626284418e3c0a1541b6f83c4

Перед смертью не надышишься. Отто бережно сжимает шершавые от работы руки любимой, запоминая, что надо бы подарить ей конопляного или облепихового масла, и шепчет:

— Серьезные цветы, поверь сыну знахарки. Серьезные, как ты.

Ночь почти уж спустилась на землю, и дорогое лицо едва различимо. Но отчего-то он знает, что Бранка улыбается. Скромно, строго, ровно ржаво-желтый лепесток зверобоя ловит солнечный лучик.

— Отто…

Не надышишься.

А провести рукой вверх по тугой икре все-таки боязно, и Отто гладит ниже, обхватывает лодыжку, трет пальцем выступающую косточку, пыльную после хороводов, касается твердой, не привыкшей летом к обуви стопы…

… и аж вздрагивает, услышав непривычно заливистый смех.

— Ай, щекотно!

Не помня себя, он опрокидывает Бранку в траву, наваливается сверху на душистое девичье тело и между быстрыми поцелуями успевает прохрипеть:

— Скажи! Непременно скажи, коли худо станет, коли расхочется тебе…

В кустах трещит. Громко трещит, настойчиво, будто идущему непременно надо, чтобы его заметили. Иржи. Намекает, что скоро явится.

Когда Иржи вместе с Ирмой выходят из тальника, Отто и Бранка сидят рядышком, вполне пристойно держась за руки.

— Ребят, вы уж простите за наш визит, — Иржи осекается и переходит на более привычный для девчат язык: — За то, что помешали вам. Может, из глупости, но меня сомнения загрызли.

— Чего случилось-то? — хмыкает Отто и плечом чует, как подается вперед Бранка.

— Ирма слышала.

— Барин-то наш, балакают, волюшку пообещал тому, кто цветок папоротника сыщет, — скоро проговаривает Ирма. — Вроде блажь, а кое-кто из парней поверил. Вон, Бранка, твой братец Карел собирается, еще четверо али пятеро…

Отто мигом вспоминает все материны слова про колдовской цветок и обрывает девушку, чтобы сразу выведать по делу:

— Почему сегодня?

— Да раздобыли по секрету, будто он раз в двенадцать лет распускается. Нынче и должен.

— Приметы, как искать, знают?

— Плохо разобрала. От перекрестка вроде в лес идти надобно, по мху не на той стороне, по сросшимся деревьям. Ведьмины круги называли, потаённицу. Да разве ж цветет она посреди лета?

Оно конечно, ведьмины круги да сросшиеся стволы поминают в каждой второй байке про волшбу. Перекресток, пожалуй, тоже, но его-то не зряшно. Где, как не на перекрестках, зарывают заложенных покойников?

Встревает Иржи:

— Каждые соботки по всей стране ищут цветок папоротника. Но тут больно много конкретных примет. Отто, мама твоя что-нибудь рассказывала? Сходится?

— Про двенадцать лет сходится. От перекрестка считать — тоже толково, от него всякая нечисть к цветку ползет.

— Нечистая? — хором ахают подруги.

Бранка спрашивает, явно тревожась за брата:

— Бабушка сказывала, что сорвать его трудно, страшное блазнится. А потом, коли сорвешь, но по дороге домой обернешься, тебя нечистая сцапает.

— Коли не обернешься — тоже, — мрачно отвечает Отто, крепко стискивая заледеневшую ладошку любимой. — Цветок папоротника эту нечисть подле себя удерживает. Сорвешь его — и она освободится.

— Ох ты ж лишенько! — Иржи вскакивает и тянет за собой Ирму. — Слушайте, байка не байка, но если не байка, то горе-лихачам голов не сносить. В лучшем случае только им. Отто, попробуем найти их в лесу и увести оттуда. Девчата, у нас ножи при себе, но вы пошукайте в сараях, нам топоры пригодятся и рогатины, ежели хозяина чащи встретим. Приносите к столбу за воротами, потом возвращайтесь домой.

— Возвращаться? — в тонком голоске Ирмы возмущения через край. — Вы разве без нас в нашем лесу не заплутаете?

— Там брат мой, — вторит подруге Бранка. — Ждите нас у столба. Вместе пойдем.

У друзей нет ни малейшей охоты брать в полночный лес любушек, но девчата правы. С ними ориентироваться будет намного проще, а на кону благополучие, может статься, целой деревни.

Вскоре у столба они проверяют не только оружие, но и защиту. Отпугивать случайное зверье решают ядреным запахом нестираных портянок, одолженных подругами у запойного соседа, а чуток менее случайную нежить — венками. Зверобой действовал наверняка, хоть и слабо, а барвинок — по слухам.

По дороге путь легкий, быстрый, освещает его надкусанная луна. Она же помогает найти нужный перекресток: у поросшего лишайником камня видно множество следов.

— Отто, помоги-ка сдвинуть, — просит Иржи, поковыряв землю.

Бранка с Ирмой вжимаются друг в дружку, но храбро молчат. Когда все соображают, что земля под каменюкой слишком мягкая. Не иначе, как недавно зарывали что-то. Или кого-то.

В чащу идти труднее. Дружелюбная прежде луна зловещим кривым глазом следит за ними сквозь паутину черных веток. Противно скрипят старые деревья, в шорохе подстилки чудится шипение змей, а тоскливое ровное «фью» то ли совки, то ли сычика выматывает всю душу.

Отто поминутно трогает руку Бранки. Понимает, что вокруг — по крайней мере, пока — самый обычный ночной лес, а его попросту мучает страх за любимую. И как их лекарь-то постоянно ходит на куда более опасные дела со своей женой?