45-я параллель

– Их можно сдать в сумасшедший дом. Я это планирую. Мне уже за сорок, а они никак не освободят жилье от своего присутствия. Да что мы все о них да о них? Они забились, как тараканы под печку, знают, что им будет, если сунутся в мою резиденцию. А тебя, как гостью, милости прошу!

Эдуард указал на дверь. Помимо кухни, где паутина свисала с потолка, словно тончайший тюль, в квартире было еще две комнаты. Одна комната – двадцати метров – называлась «Палата». В ней проживали мать, отец и бабушка Эдуарда. Вторая комната, восьмиметровая, носила название «Резиденция». Потолок резиденции оказался побеленным.

– Здесь я сделал ремонт, – похвастался Эдуард. – Но на общую площадь тратиться не хочу, жду, когда они помрут. Я гуманист. Другой перебил бы родичей, как мышей, а я терпеливо жду их естественной смерти.

– При такой антисанитарии ждать осталось недолго… – не удержалась я.

Но работник администрации не заметил иронии.

– Они переживут ядерный взрыв, – заявил он с отчаянием в голосе.

В резиденции расположился диван, пропахший нафталином, и столик-инвалид на трех ножках.

Большей убогости мне видеть не доводилось.

– Всего можно добиться, работая в городской администрации. У меня есть своя интернет-линия, – неизвестно зачем сказал Эдуард.

Я присела на край дивана. Тонкая дверь между комнатами пахла помоями, и функция ее заключалась в том, чтобы Эдуард мог закрыться от родителей.

Причин продолжить общение у меня было целых две. Первая – добыть интересную историю. Здесь не может быть компромиссов: собиратель, рискуя собственной жизнью, обязан броситься в омут, попасть на войну или приехать в гости к работнику администрации, а затем описать свой ни с чем не сравнимый опыт.

Вторая причина была философской: на моих глазах развенчивался миф о том, что мы из-за отсутствия средств и помощи государства были вынуждены снимать бывшую конюшню в районе Нижнего рынка, наивно полагая, что отбросы общества живут именно там. Ничего подобного! Оказалось, что внешне благополучные, закончившие вузы граждане живут ничуть не лучше горьких алкашей, рвущихся попасть в Нирвану через дымок и огненную воду.

Следующие пять минут я слушала признание о том, что стационарный телефон в квартире устроен чрезвычайно хитрым образом: нажал кнопку – и аппарат связи не работает. Родители не могут позвонить даже врачу! Столь непростую систему Эдуард, как дипломированный инженер, придумал сам.

– Теперь ужин! – Эдуард оживился, всеми силами пытаясь отвлечь мое внимание от старого монитора, который замигал и погас. Персональная линия оказалась блефом.

На званый ужин подавалась гречневая каша с кусочком сливочного масла, сиротливо лежащим на краю тарелки.

Из вежливости я съела две ложки. После началась та часть беседы, где мужчина уверяет девушку, что он – тот самый, единственный, предназначенный ей судьбой.

– Мы бы могли пожениться. – Эдуард проявлял настойчивость. – Ты будешь вести хозяйство.

– Мне кажется или ты гей? – спросила я.

Мой собеседник поперхнулся гречневой кашей и закашлялся.

– Нет! Нет! Мужеложством заниматься нельзя! В Ветхом Завете запрещено! – вытянув вперед руку с кусочком черного хлеба, заявил он. – Грешники будут гореть в аду!

– Ветхий Завет написан давно, – ответила я, ликуя, что он перестал намекать, какой бы мы были чудесной парой. – В Ветхом Завете нет ни Ставрополя, ни России.

– Господь все видит! Мы – праведники, а удел геев и лесбиянок – вечный огонь!

В это время по стене пробежал большой рыжий таракан, привлеченный содержанием тарелок. Электрическая лампочка горела тускло, и в полутьме таракан отбрасывал величественную тень.

– Я его сейчас прихлопну тапком, – заявил Эдуард, и на его лице появилось мужественное выражение.

– Пусть живет! Одна из библейских заповедей гласит: «Не убий!»

Эдуард смутился и таракана не тронул. Доедая гречневую кашу, он признался:

– В юности у меня был гомосексуальный опыт с учителем в школе. Но бабка и дед это пресекли. Всыпали ремня.

– Сочувствую.

Рыжий таракан благополучно убежал, шурша лапками по ветхим обоям.

Я поняла, что самое время прощаться.

Эдуард позвонил ближе к ночи и сказал, что надеется увидеться снова. В ответ я пожелала ему пересмотреть жизнь и попросила забыть наш телефон.

– Ах, ты чеченская нищенка. – Он сбросил маску притворства.

– Не смей избивать бабку и отца, – предупредила я. – Буду звонить им раз в неделю и проверять. Тронешь – пожалеешь.

В трубке раздались гудки.

В фотостудию на улице Ломоносова требовался администратор. Николя об этом знал, поскольку отработал в этой должности два месяца и успел обчистить кассу.

– Зайди туда вроде случайно, спроси, есть ли вакансия, – посоветовал он.

Мать находилась на грани, из продуктов дома были только мука и картошка, к двойняшкам приехала старая родственница, и прогулки отменились. Требовалась работа.

Фотостудия представляла собой несколько помещений. Там принимали заказы, делали фотоснимки и обрабатывали их в программе Photoshop. Родители за скромную сумму хотели «увидеть» своих детей в Париже, Лондоне, Праге.