45-я параллель

На столе стоял высокий медный подсвечник с сюжетом из Библии: коварный змей овивал древо познания. Робко жалась к древесному стволу Ева, протягивая руки к манящему фрукту, и недоверчиво взирал на это Адам. Настенные тканые филенки переливались золотом в тон райской яблоньке.

– Раз пришла, попляши.

Импозантный мужчина в черном фраке появился с балкона. У него были развитые выступающие скулы, выдающие дух воина, и пронзительные синие глаза. Шрам на лице был глубоким и почти белым, под цвет светло-пепельных волос. Шрам тянулся от виска до верхней губы, но не портил лицо мужчины, а, наоборот, придавал ему вид храбреца.

– Вы здесь главный? – спросила я.

– Ну я, – ответил он, присаживаясь на диван с резными подлокотниками. А затем игриво предложил: – Удиви меня!

– Вы меня неправильно поняли. Про танцовщицу – забудьте. Это выдумка. Нужно же было как-то войти. Я журналист и пришла за украденными паспортами.

– Удивила.

– Могу удостоверение показать.

– Как твое имя? – по-военному четко спросил он.

– Полина, – ответила я. – Полина из Чечни.

– Бывал в ваших краях.

– Почему нет таких людей, которые бы умели договариваться, чтобы остановить кровопролитие?

– Будь там такие переговорщики, как Джеймс Донован, все можно было бы решить миром.

– А кто это?

– Он был американским адвокатом во время Холодной войны и, рискуя собой, вел сложные переговоры между СССР и США. Почитай о нем.

– Почитаю, – пообещала я.

– У тебя есть любимые герои?

– Януш Корчак. Он был писателем. Во время Второй мировой он заведовал детским домом. Фашистами было принято решение отправить детей в газовую камеру. Признав в директоре детского дома знаменитого писателя, фашисты даровали ему свободу. Януш Корчак мог спокойно уйти и сохранить свою жизнь. Но он остался с детьми, чтобы утешать их и рассказывать им сказки.

– Ты торопишься?

– Тороплюсь.

– Зачем тебе чьи-то паспорта? Иди ко мне работать, мы тебя подучим. Внешность у тебя что надо! Нам нужны крупье.

– Нет, спасибо. Казино и я – две разные галактики.

– Галактики иногда сталкиваются, – и, словно читая мои мысли, Ермак продолжил: – Шрам я получил в горах. Осколок нельзя вынимать. Живу с ним, как киборг.

– Я знаю, что вы были в Чечне. Воевали как русский наемник Ермак. Мне сказали Захар и Николя, ребята, что на вас работали. Вы у них отобрали паспорта.

– Не помню таких.

– Чужие паспорта лежат у вас в сейфе.

– Хм.

В воздухе пахло прохладой.

– Отдайте документы, и я уйду с миром, – предложила я.

Ермак захлопал в ладоши:

– То есть ты, в своем безвыходном положении, еще и угрожаешь?

– Знаете, как говорили чеченские воины в прошлых веках: «Если мы окружены, значит, врагам от нас не уйти».

– Знаю, деточка. – Ермак захохотал: – Меня за последние десять лет так никто не смешил. Ни в Ханкале, ни в Алхан-Юрте.

– Отдадите паспорта?!

– Какой напор, какое упрямство! Платье-то, наверное, взяла напрокат и танцевать совсем не умеешь.

– Умею!

– Станцуешь, отдам тебе паспорта гомиков. Они мне, правда, должны остались, ну хрен с ними. Пусть живут! За храбрость твою их прощу.

Речь Ермака никак не вязалась с его благородным образом, и можно было подумать, что Бог размотал в пространстве киноленту и оживил ее, но картинку снимал один режиссер, а звук поверх видео добавили из пошлого попурри.

– Музыку поставлю веселую, – сообщил мне глава казино, перебравшись в красное кожаное кресло и склонившись к ноутбуку.

– Естественно. После того как осколки ракеты попали мне в ноги, я только радостно пляшу, – усмехнулась я.

Зазвучала музыка, растворяя в себе бубен и зурну, поникшие в ритме барабанов.

К этой музыке не подходил турецкий или арабский стиль, как не подходил и египетский, в котором сплелись мистика и соблазн, да и персидский, близкий к чудесам природы, показался мне слишком хрупким для подобного выступления.

На секунду я замешкалась, но затем руки взмыли вверх и ожил веселый нубийский танец.

Нубийский танец – очень красочный, жизнерадостный и озорной. Пружинистые движения, хлопки, тряска плечами, улыбка – это похоже на баловство ребенка. Закружившись, я очнулась от аплодисментов.

– Ты можешь забрать документы. Будь у меня такая подруга, я бы отправился на край света, – сказал Ермак.

Он открыл сейф, врезанный в стену и скрытый от любопытных глаз репродукцией картины Айвазовского «Лунная ночь на Босфоре».

– Я сложный человек.

– Оставайся у меня работать.

– В криминальном бизнесе? – воскликнула я. И добавила: – Моя репутация безупречна!

– Очень жаль, – хмыкнул Ермак.

Я взяла со стола два российских паспорта и спрятала в карман черной кожаной куртки, опасаясь, что директор может внезапно передумать.

– Послушай, – остановил он меня у самой двери, – что бы там ни было на этой проклятой чеченской войне, пообещай мне одну вещь.

– Какую?!

– Что ты покрестишься в церкви.

Надо сказать, при этих словах меня пробрала дрожь, потому что я вспомнила, как учитель в школе выбросил при одноклассниках мой нательный крестик в мусорное ведро. Потом, утешая себя, я читала Коран, спасаясь от пронырливых джиннов…

– Нет, не могу, – ответила я.